У каждого своя война - Эдуард Яковлевич Володарский

гнилым несчастным интеллигентом и еще кем угодно, но я разбавлю, — сказал Феликс Иванович и разбавил, затем поднялся, лицо его приняло серьезное, значительное выражение. Он откашлялся и произнес: — Дорогие друзья, прежде чем выпить за новорожденного, я предлагаю поднять наши солдатские чарки за великого... — здесь Феликс Иванович сделал многозначительную паузу, — за величайшего революционера, за вождя и учителя всех трудящихся, чей светлый гений ведет нас в этой жестокой войне к победе, — за товарища Иосифа Виссарионовича Сталина! Ура!

И все встали и прокричали «ура», алюминиевые кружки, стукаясь друг о друга, издали глухой каменный звук.

- И еще — за победу, — тихо сказала Тонечка, и Сергей Андреич благодарно посмотрел на нее.

После этого дня рождения Сергей Андреевич почти не общался с Феликсом Ивановичем по-дружески, за чаркой спиртного, и, конечно же, подобных разговоров они больше не вели. Хотя виделись в госпитале чуть не каждый день, здоровались, говорили по делам. Лишь однажды Феликс Иванович неожиданно подмигнул ему и сказал заговорщически:

- А признайтесь, душа моя, насовал я вам чертей в душу, а?

- Да уж, Феликс Иванович, душа сомнениями полна, — не без иронии ответил Сергей Андреевич.

- Чем не Мефистофель? — и он опять подмигнул Сергею Андреичу. — Скажу вам авторитетно: сомнения — путеводная звезда мыслящего человека по дороге к истине.

- Ну вас-то они давно должны были привести к истине.

- И привели, а вы что думаете? — он хитро посмотрел на Сергея Андреевича.

Они готовились к операции. Медсестра поливала им из чайника горячую воду, а они долго и тщательно мылили руки, стоя напротив друг друга.

- В чем же она заключается, поведайте миру, Феликс Иванович, заклинаю.

- Миру об этом знать незачем, не заслужил этот проклятый мир. А вот вам в знак искренней симпатии скажу, — Феликс Иванович наклонился к самому уху Сергея Андреевича и прошептал: — Все дерьмо, мой милый, кроме мочи... — и оглушительно захохотал.

Арестовали Феликса Ивановича Копылова в начале лета, когда началось наступление. К госпиталю подкатил открытый «виллис», в котором сидели двое автоматчиков-смершей и на переднем сиденье, рядом с сержантом-шофером, — майор в фуражке с малиновым околышем и малиновыми петлицами. Они выпрыгнули из «виллиса», неторопливо направились к госпиталю. Сергей Андреевич, Геннадий Шулепов и Игорь Старков помогали санитаркам развешивать на веревках выстиранные простыни. Увидев смершей, они озадаченно посмотрели на них.

- Чего это они прикатили? — растерянно спросил Шулепов.

- Не «чего», а «за кем»... — вполголоса ответил Старков.

- Шутишь... — обронил Шулепов, и в глазах у него заплескался страх.

Смерши вошли в госпиталь. Врачи молчали. Санитарки перешептывались, то и дело оглядываясь на дверь.

- Теряюсь в догадках... — пробормотал Старков и посмотрел на Сергея Андреевича. — У вас есть какие-нибудь соображения?

- Не знаю... — Губы у Сергея Андреевича дрогнули. — Боюсь сказать, но, может быть, снова за кем-нибудь из раненых.

- Мы бы заранее знали. Прошлый раз, когда этих... ну, дезертиров забирали, так они ночью позвонили Феликсу Иванычу и сообщили, что приедут утром…

А тут — здрасьте, не ждали…

В это время дверь открылась, и первым на крыльцо вышел майор, а за ним Феликс Иванович. Руки заложены за спину, голова опущена. Следом за ним шли двое автоматчиков — дула автоматов направлены подполковнику в спину. Сергей Андреевич обратил внимание, что у Феликса Ивановича нет погон на плечах. И это обстоятельство подвело черту всем вопросам. Арестован! Феликс Иванович подошел к «виллису» и остановился, поднял голову и окинул взглядом госпиталь, захламленный двор с кучами мусора, помятыми бочками из-под солярки, два санитарных автобусика с выбитыми стеклами. Он увидел врачей и медсестер, стоявших у веревок, протянутых от дерева к дереву, на которых под теплым ветром шевелились выстиранные простыни и наволочки. По лицу Феликса Ивановича Сергей Андреевич понял, что он хотел что-то сказать, но боялся. Гимнастерка свободно висела на нем — ремня с пистолетной кобурой не было. Один из автоматчиков открыл дверцу машины, забрался на заднее сиденье, второй автоматчик подтолкнул Феликса Ивановича стволом автомата в спину, и тот тоже залез на заднее сиденье, после него сел второй автоматчик и захлопнул дверцу. Майор оглянулся на медсестер, улыбнулся и помахал им рукой:

- Приветствую, товарищи женщины! — На врачей он даже не посмотрел, сел вперед рядом с шофером-сержантом, захлопнул дверцу, буркнул: — Поехали.

«Виллис» сделал крутой разворот и запылил по дороге мимо полуразрушенных домов районного центра.

Шлейф пыли тянулся за машиной.

- Хотел бы я знать, за что его? — пробормотал Игорь Старков.

- За язык... — ответил Геннадий Шулепов. — Он же, пьяный черт, знает, что молол. При ком попало.

- Прекратите! — резко сказал Сергей Андреевич. — И чтобы ничего подобного больше не слышал! Занимайтесь делом! — и он быстро пошел к двери, скрылся внутри госпиталя…

...До конца войны и даже после победы Сергей Андреевич вспоминал подполковника медицинской службы Копылова, пытался осторожно наводить справки, что стало с Феликсом Ивановичем, жив ли, а если жив, то где находится? Безрезультатно. Феликс Иванович как в воду канул. Наверное, расстреляли или погиб в штрафбате, а может, медленно загибается в одном из бесчисленных сибирских лагерей. Сергея Андреевича просто преследовали слова подполковника, высказанные в том давнем разговоре. И только теперь он стал понимать, даже чувствовать, что говорил тогда Феликс Иванович искренне, высказывая то, что накипело у него в душе, о чем с трудом молчал, и оно вырывалось наружу, только когда выпивал, терял контроль над собой. Как же трудно ему жилось, думал Сергей Андреевич, как же болела и страдала его совесть, если он вслух измывался над собой... Но самое страшное для Сергея Андреевича было в другом — теперь, по прошествии тяжких, кровавых лет, он начал понимать, какая правда была в словах Феликса Ивановича. Не правденка, не правдишка, не правдища, как любил выражаться подполковник медицинской службы, а именно — правда... С особенной силой он понял это, когда жутким смерчем пронеслось над страной «дело врачей». Сергей Андреевич читал газеты, а перед глазами стояло насмешливое лицо Феликса Ивановича, звучал в ушах его голос: «Ну что, насовал я вам чертей в душу? Скажу вам авторитетно — сомнения есть путеводная звезда мыслящего человека по дороге к истине».

Время шелестело над головой Сергея Андреевича, текли день за днем, год за годом, а он, казалось, не замечал этого — он как одержимый