У каждого своя война - Эдуард Яковлевич Володарский

Семену Григорьевичу на врача было ровным счетом наплевать, как и на всех жителей квартиры, да и не только квартиры — всего дома, всей Москвы…

- Я сочиняю, Роберт, о том, что видел сам…

Смешно, правда? Если сам видел, то при чем здесь «сочинительство»? — он с улыбкой посмотрел на Робку. — И тем не менее это так — все видел своими глазами и… сочиняю! Про войну... про любовь... про смерти замечательных людей. Они отдавали свои жизни без минуты колебаний, потому что понимали — за победу! Про что еще? Про ложь и предательство, про человеческую корысть и подлость... про то, как друг предал друга…

- За что? — перебил вопросом Робка.

- Не «за что», а «почему»... — поправил его Сергей Андреевич. — Как ты думаешь, что чаще всего служит причиной предательства? Ну, соображай, парень! Из-за чего друзья предают друг друга, ну?

Робка молчал, добросовестно думал. Он еще мало прожил, чтобы хоть раз всерьез столкнуться с этим страшным человеческим пороком.

- Не знаю... — пожал плечами Робка, потом спросил неуверенно: — Может быть, трусость?

- Правильно, Роберт! У тебя хорошие мозги, соображаешь! Трусость! И еще — зависть! И еще — жадность! И еще — жестокость! В предательстве сфокусировалось множество человеческих пороков, понимаешь? Предательство — это поступок! Самый страшный! Иуда предал Христа! И после этого люди предают, предают... — Сергей Андреевич остановился, пыхнул дымом, и саркастическая усмешка скривила его губы. — Впрочем, люди предавали еще до Христа... в Древнем Риме, Греции... и в Древнем Китае... и на Древней Руси…

- Про это вы пишете роман?

- Нет, не про это... — мотнул головой Сергей Андреевич. — Но эта тема занимает там важное место…

- Значит, вас предал ваш друг?

- Почему меня? — удивился Сергей Андреевич.

- Но вы же сочиняете то, что видели... ну, то... что с вами было. Вы сами так сказали.

- Бывало и такое... — усмехнулся Сергей Андреевич. — Но ведь я о другом тебе толковал. Хотя... и это имеет отношение к делу. Сейчас все пишут о войне.

И еще оч-чень долго будут писать... снимать кино... рисовать картины... И все это будет неправда, неправда и… неправда…

- Почему неправда? Вот я «Константина Заслонова» смотрел. Самая правда! Что там неправда?

- Что неправда? — Сергей Андреевич с грустной улыбкой смотрел на Робку. — Все…

- Не понимаю я чего-то... — пожал плечами Робка. — Там вроде все взаправду, — и стреляют, и взрывают... артисты хорошие. Ну что там неправда? — и Робка уже требовательно посмотрел на Сергея Андреича.

Тот лишь грустно усмехнулся, затянулся папиросой, выпустил с силой дым, сказал:

- Подрастешь — узнаешь…

- Я и сейчас не маленький.

- Сейчас тебе... опасно знать правду... — задумчиво проговорил Сергей Андреевич. — Чтобы эту правду понять, надо, Роберт, кое-что пережить. А сейчас лучше отправляйся спать.

Робка поставил сковородку на полку в ящике кухонного стола, захлопнул дверцу и пошел из кухни.

- Роберт, — окликнул его Сергей Андреевич. — Пожалуйста, о нашем разговоре не распространяйся никому, хорошо?

- Хорошо... — опять пожал плечами Робка и подумал удивленно: «Чего это он испугался? Вот чудной мужик... точно у него не все дома...»

А Сергей Андреевич еще долго расхаживал по кухне, курил, что-то бессвязное бормотал себе под нос, и в эти минуты он действительно походил на сумасшедшего. Он спорил с кем-то, размахивал руками, потрясал кулаком, кривил презрительно губы, взлохмачивал себе кудлатую шевелюру, и в глазах вспыхивало и гасло нечто такое, что могло испугать. Потом Сергей Андреевич сел к столу и принялся быстро писать. Перед его внутренним взором вставали картины войны. Он слышал стоны раненых в медсанбате, страшную матерщину и совсем близкие звуки боя: грохот пушек, пулеметные очереди, разрывы снарядов... О чем это он разговаривал с пацаном? Ах да, о предательстве! О неправде! Ах, как много этой неправды видел он во всем, что читал о войне, смотрел в кино. И что самое печальное, писали эту неправду люди, которые, как и он, прошли войну на передовой, в самом пекле. Сергей Андреевич не был настолько наивным, чтобы не понимать, почему все писали эту неправду, почему они предавали самих себя, миллионы погибших солдат, миллионы калек. Многие сотни этих людей Сергей Андреевич помнил в лицо. И теперь эти лица являлись ему во сне, он слышал их стоны, страшные ругательства и проклятия. Подполковник медицинской службы Феликс Копылов сказал ему как-то:

- Сережа, вы слишком близко принимаете к сердцу все, что вокруг происходит. Эдак и свихнуться недолго.

- Я искренне завидую вам, Феликс Иванович, вашей способности спокойно смотреть на мерзость и подлость, — сухо ответил Сергей Андреевич.

- Ну, это уже вы маху дали, голубчик, — снисходительно улыбнулся Феликс Иванович. — На какие же такие мерзости я смотрю спокойно?

- Эти пятеро раненых, которых доставили к нам сегодня, вы знали про них?

- Что именно? — насторожился Феликс Иванович, сохраняя все же снисходительный тон старшего по возрасту и по званию.

- Что их ждет дальше?

- Почему вас это так беспокоит, Сережа?

- Потому что я оперировал этих солдат. А потом мне сказали, что их ждет трибунал. Это правда?

- Вам сказали, как они были ранены? — нахмурился подполковник медицинской службы Феликс Иванович.

- Какое это имеет значение? Они ранены в бою!

- Определяющее имеет значение, дорогой мой романтик. Они шли в атаку... Значит, шли вперед, не так ли? А их ранили свои же. Когда они бежали назад…

- Как свои? — опешил Сергей Андреевич.

- Очень просто. Они напоролись на загранотряд.

Вы что, Сережа, не знали, что позади атакующих выставляются заградительные отряды НКВД? Неужели не знали? — Феликс Иванович переспросил, потому что Сергей Андреевич смотрел на него ошарашенно. — Слушайте, Сережа, вы хоть иногда задумываетесь, на каком свете живете?

- Их что... всегда выставляют... эти отряды? — прошептал Сергей Андреевич.

- Не всегда, успокойтесь. Выставляют, когда командование не уверено в боеспособности солдат... когда их посылают на заведомую смерть. Что вы так на меня смотрите, черт возьми? — вдруг взорвался Феликс Иванович. — Я, что ли, выставляю эти загранотряды?! Это война, и у нее свои законы!

- Посылать людей на заведомую смерть — это закон?

- Все, кто идет на войну, идет на заведомую смерть, дорогой мой! — Интеллигентная снисходительность Феликса