Одним словом. Книга для тех, кто хочет придумать хорошее название. 33 урока - Сергей Малайкин

Вывод. В слове звук соединяется со смыслом. В тех случаях, когда звук «работает» на смысл, усиливая его, рождаются шансы получить имя на миллион. Впрочем, мы забежали немного вперед — ведь это тема следующего раздела.

Как в любом агентстве, у нас было отполированное годами работы типовое техническое задание на нейминг. В нем значилось требование о благозвучии предлагаемого названия, на которое никто не обращал большого внимания. Этот пункт был чем-то вроде ритуального пожелания здоровья и долголетия. Естественно, название должно быть приятным и мелодичным.

Однажды заказчиком оказался юрист — дотошный и въедливый, как и положено. Дойдя до благозвучия, он настоятельно попросил сформулировать четкие и понятные критерии сдачи-приемки, к которым мы обратимся, если здесь выйдет спор.

Мои возражения свелись к тому, что красота — в глазах смотрящего. Что восприятие субъективно по природе. Я попросил его вспомнить любое красивое женское лицо и спросил: все ли его знакомые согласны с тем, что оно красиво? Может ли он сформулировать, чем именно оно прекрасно? Вычленяя составляющие, измеряя вклад носа, бровей и щек в общее впечатление, мы препарируем образ. Препарировать живое — лишить его жизни.

Однако клиент спокойно отразил эти доводы. Ну как же, гармоничный звук хорошо известен: это гармонические колебания, синусоида. Прибора для измерения женской красоты нет, но есть объективные, измеримые линейкой 90–60–90. Есть ли такие критерии в нейминге?

Было о чем задуматься. Определенные эмпирические критерии благозвучия у нас имелись. Понятно, что много согласных подряд — плохо, а, например, в соединении «уй» сложно услышать что-то светлое и позитивное. Но разве слово «здравствуй» неблагозвучно? Если да, то почему мы ежедневно говорим его самым близким людям?

Любое слово пишется буквами, которые передают гласные и согласные звуки. Согласные, в свою очередь, делятся на звонкие и глухие, взрывные и шипящие, фрикативные и сонорные. В разделе «фонетика» любого учебника есть подробная классификация. Научная терминология помогает точно охарактеризовать каждый звук, но не объясняет, какие звуки (и их сочетания) делают слово красивым. А если попробовать выявить критерии благозвучности слов?

Если все в мире подчинено принципу эволюции (лично я не вижу причин в этом сомневаться), то и современная речь выросла из реликтовых звуковых основ, использовавшихся в первобытной речевой коммуникации. Каждое сочетание звуков, адресованное соплеменнику, должно однозначно интерпретироваться внутри племени. А может быть, и соседними племенами тоже.

Есть основания полагать, что звуки, которые использовались в первобытной коммуникации, были результатом звукоподражания, а сама коммуникация выросла из необходимости поддерживать социальные связи. В те времена выжить в одиночку было невозможно, и наши далекие предки пытались рассказать свои сородичам о тех или иных ситуациях. Можно допустить, что в случаях, связанных с выживанием, решающим было понимание соплеменниками друг друга.

Сегодня мы можем сказать собеседнику «парадигмальная амбивалентность» без угрозы собственному здоровью и репутации. Хотя не факт… А в первобытные времена понимание звуков, издаваемых соплеменниками в условиях совместной охоты, болезни, нападения чужаков, пожаров или наводнений, было вопросом жизни и смерти.

Развивая эту мысль, можно предположить еще одну задачу первобытной речевой коммуникации — суметь рассказать о своем опыте детям. Взрослым нужно было как-то передать информацию, повышающую шансы потомков на выживание и воспроизводство. Скорее всего, при этом использовались те же понятные всем в племени звуки.

Отметим важную вещь: в процессе устной передачи знаний от слушателей не ожидалось немедленной реакции в форме конкретных действий, как на войне, охоте или при укусе змеи. От них требовалось навсегда запомнить передаваемые знания. Есть только один верный способ это сделать — он прекрасно работает и в наши дни.

Слушателей нужно заставить сопереживать. Передача знаний в отрыве от непосредственного опыта окрашивалась эмоциями, вызывая в аудитории чувства, помогающие накрепко запомнить информацию. Что, если допустить, что определенные созвучия на данном этапе приобрели некий «эмоциональный код»?

В результате многовекового естественного отбора часть звуковых соединений стала ненужной и осталась в прошлом. Другая часть, видоизменяясь, разрастаясь и шлифуясь миллионами гортаней и языков, дошла до наших дней и образовала современную речь. В основе ее — изначальные звуковые соединения. Их смысл мы могли забыть за ненадобностью. Справедливо предположить, что помимо смысла в этих созвучиях записан тот самый «эмоциональный код» — послание предков о выживании, переданное по цепочке поколений.

Вы уже успели подумать, что все это — лишь теория, пусть даже местами правдоподобная? Тогда поставим вопрос так. Если «эмоциональный код» существует, с ним нужно поступить так же, как с кодом ДНК: расшифровать, предъявить, измерить, описать, а в идеале заставить на нас работать.

Любое слово имеет значение — информирует нас на рациональном уровне. Благозвучное или нет, оно представляет собой набор звуков. Давайте сделаем осторожное допущение: звуки действительно несут «эмоциональный код», сообщая нам что-то, не интерпретируемое рассудком.