Стеклянные дома - Франческа Рис

себе джинсы, почувствовал, как она вонзила ногти ему в лопатки, и от этого у него зашумело в голове. Гет услышал, как шепотом выругался, когда ее руки пробежали вверх и вниз по его позвоночнику. Услышал, как она повторила: «Я очень тебя хочу». Но потом, когда он был уже в ней и вдавливал ладонями в покрывало ее руки, Гет взглянул Олуэн в лицо, вгляделся в знакомые контуры раскрытых губ и почувствовал грандиозное изменение; осознал, что любит ее и что его счастье всецело зависит от того, как она решит распорядиться своей жизнью. Пьянящее ощущение силы разом его оставило. По переносице и вискам разлился жар, собственное дыхание обожгло грудь.

– Черт. – Он сглотнул. Она открыла глаза и произнесла его имя, он зажмурился и сказал: –Я хочу тебя вот так, – и когда перевернул ее лицом вниз и навалился на нее сзади, то попытался полностью отрешиться, притвориться, будто она – кто угодно. Попытался полностью отключить сердце и думать исключительно телом.

2008

О ее первом фильме Гет узнал совершенно случайно. Они с Джимми и Хефином работали в тот день недалеко от озера Ллин Элси, и, когда в половине десятого сделали перерыв на paned, влажная дымка в воздухе обернулась дождем. Настроение все равно было ни к черту, поэтому Гет только обрадовался возможности убраться в кабину грузовичка и укрыться там ото всех. Разговаривать не хотелось. Был еще только сентябрь, но уже зарядила полоса плохой погоды. Под конец рабочего дня сырость просочилась сквозь кожу и мышцы и вцепилась в кости. Он был уверен, что заболевает. Фиона уже несколько месяцев бесконечно попадала в больницу, и ему все никак не удавалось выспаться.

Снаружи дождь лил уже более основательно. Гет покрутил колесико радиоприемника, достал термос и старый лоток из-под маргарина, который использовал в качестве ланч-бокса. Лобовое стекло запотело, и голос ведущего новостей BBC наполнил кабину словами типа «серьезный спад», «Lehman Brothers»[43] и «предоставление государственной финансовой помощи». Гет выключил радио. Не было ни малейшего желания слушать про конец света. В городе уже начались сокращения. Один из пабов запустил акцию под названием «Антикризисное меню»: ко́рма из курицы и картошка – фунт семьдесят пять. Название экономического кризиса – «Кредит Кранч» – звучало так, будто его придумал креативный директор рекламного агентства. Как будто это что-то веселое и преодолимое – и легко переваривается, если есть небольшими порциями.

В ногах перед пассажирским сиденьем Гет обнаружил выпуск местной газеты от прошлой недели и, жуя сэндвич с сыром и маринованными овощами, пролистал несколько первых страниц. И вот, в нижней части четвертой страницы (написано-то там было не больше абзаца) взгляд выхватил рядом с текстом ее крошечную фотографию. Гет поднес газету поближе к глазам, как будто так смысл написанного станет яснее, – и по пальцам пробежала электрическая волна. Дождь заколотил пуще прежнего.

СПИЛБЕРГ, ПОСТОРОНИСЬ!

НАША ЗЕМЛЯЧКА – БУДУЩАЯ ЗВЕЗДА КИНЕМАТОГРАФА

Молодой режиссер Олуэн Йейтс родилась и выросла в Лланелгане – и уже заставила о себе говорить в мире киноиндустрии. В свои двадцать шесть Йейтс сумела завоевать первую премию даже не на одном, а на ДВУХ крупнейших европейских кинофестивалях. Успех ее короткометражки «Сырой материал», снятой в качестве дипломного проекта на курсе кинорежиссуры, способствовал получению финансирования полнометражной картины, так что не уходите далеко! Конечно, Йейтс не первая уроженка наших мест, добившаяся больших успехов в кино. В 1978 году наш земляк Ричард Пэрри…

Гет бросил читать. Как бы сильно он ни старался воспринимать текст статьи отрешенно, он отчетливо слышал собственное шумное дыхание. Конечно, он был за нее рад. Ясно ведь, что он желал Олуэн добиться в жизни успеха. Он желал ей счастья. Гет уставился на фотографию. Быстренько подсчитал и сообразил, что с того Рождества прошло примерно шесть лет. Тогда она вернулась в университет, а он, хотя и сказал ей, что будет звонить, так ни разу и не позвонил, а в тех редких случаях, когда встречал где-нибудь Марго или Дэвида, гордость не позволяла ему даже произнести вслух ее имени. К тому же года через два после того Рождества родители Олуэн продали дом и уехали из деревни. Фотография, похоже, профессиональная. Портрет крупным планом. Жутко мрачный вид. Она отрезала челку, и это, с удовольствием отметил Гет, ей не шло. В остальном же Олуэн выглядела удручающе неизменившейся. Он был очень за нее рад. Гет заставил себя мысленно повторить эти слова, представил их себе в виде букв, напечатанных на бумаге, чуть ли не сказал вслух. Убрал сэндвич обратно в ланч-бокс. Он садился в пикап страшно голодным, но теперь все прочие ощущения затмило одно-единственное: весомость слов «Я рад за нее», которые он вполне сознательно снова и снова произносил у себя в голове.

Гет громко выругался, когда Хефин заколотил в окно грузовика. Опустил стекло.

– Господи, мать твою, Хеф. У меня чуть на хрен сердце не остановилось!

Хефин широко улыбнулся.

– Давай, золотце. Собирай вещички. Заливает уже всерьез – через час-другой гроза шарахнет. Надо валить.

Пока Гету не исполнилось тридцать, ему многое нравилось в его работе. Нравились ощущения, которые работа дарила телу, нравилось, что благодаря ей он оставался худым, тогда как некоторые из ребят, с которыми он рос, уже начинали слегка заплывать жирком. Нравились ее сюрпризы: вдруг посреди выделенного для расчистки участка встретится сразу несколько ветвистых «обезьяньих головоломок»; или наткнешься на пару горностаев – как-то он застал их за игрой в густом подлеске, когда приехал утром в лес, и почувствовал себя Дэвидом Аттенборо, только не в телепередаче о животных, а в реальной жизни. Гету нравилось то волшебное время весной, когда хвойные деревья распускаются и на фоне старых иголок цвета темного нефрита появляются свежие – чистые, кислотно-зеленые. Иногда возникали крошечные цветочки, похожие на мелкие красные шишечки. А еще ему нравилось, когда шел снег и он оказывался первым человеком, попавшим на участок девственного леса, где деревья были укутаны безупречно-белым снегом, который засыпается тебе за шиворот, если потревожить ветки. А больше всего ему нравилось быть одному. Это было реально лучшее. Вот чего Гету совсем не хотелось, так это какого-нибудь начальника, стоящего за плечом и следящего за тем, чтобы он работал эффективно. Ему нравилось приезжать в лес с утра пораньше и работать собственным агентом: делать перерывы, когда захочется, и самому распоряжаться своим временем. Иногда, когда он был совсем один, Гет любил лечь на землю, закрыть глаза и слушать. Один или два раза ему довелось услышать полную тишину: ни сельхозоборудования, ни машин, ни бензопил. Он тогда испытал бескрайнее, космическое чувство: как