Вэйкенхерст - Мишель Пэйвер

Шкура зеленовато-черная, между когтями перепонки, а физиономией черт напоминает жабу. Он только что подцепил обнаженного грешника своим копьем для ловли угря, но ухмыляется все же не своей жертве, а мне.

Это тот же глаз, который я увидел на церковном дворе в тот вечер, когда нашел «Возмездие». Это глаз в траве. И он смотрит на меня.

17 февраля

«Глаз в траве», ну надо же! Что за чепуха. Приступ зубной боли отлично возвращает к реальности. Похоже, я скрежетал зубами во сне и расколол коренной зуб — дантист вырвал его сегодня утром. Боль хорошо меня отвлекла. Буду теперь слушаться советов Грейсона — простая пища, физическая активность, регулярные сношения. И все будет отлично.

Дверь в башню до сих пор заперта, и это очень помогает успокоиться. Сначала я продолжал с тревогой ощущать, что за ней находится «Возмездие» и — как ни странно это звучит — что оттуда за мной следят. Но теперь я почти о нем не вспоминаю.

18 февраля

Пришлось поговорить с Мод об этой проклятой сороке. Я работал за письменным столом, а она села на печную трубу и подняла адский шум. Эхо от него было таким, что я мог бы поклясться, что птица где-то в комнате. От неожиданности я даже пролил чернила на рукопись.

Мод имела дерзость заявить, что это не ее птица, а какая-то другая сорока или даже ворона. Я сказал ей, что не потерплю это создание возле дома, и запретил ей кормить сороку. Когда Мод дуется, она еще некрасивее.

Я описал поднятый сорокой шум как «адский» и сразу вспомнил, что говорила няня Траши: «Если увидишь седьмую сороку, дьявол за нею неподалеку». Кошмарные стишки, но, возможно, в них есть доля правды. Сороки воруют и отличаются злобностью. Я не потерплю их рядом с домом.

Меня беспокоит шрам на руке. Он покраснел и воспалился. Думаю, я его расчесывал во сне.

Позже

Я все думаю о глазах. Тот черт в углу «Возмездия». Один глаз открыт, другой слегка прикрыт в похотливой ухмылке.

Кажется, я понял, почему на меня так повлиял глаз в траве. Cave, cave, deus videt. Берегись, берегись, Бог видит все. Звезды в ту ночь, когда сняли завесу с «Возмездия», были невероятно яркие. Они напомнили мне о том, что говорила наша гувернантка: звезды — это отверстия, через которые Бог смотрит на то, что мы делаем.

— Если вы плохо себя ведете, — сказала она нам, — Бог это увидит и бросит вас в пылающую бездну, где живет сатана.

— А которая звезда та дырка, через которую смотрит Бог? — заинтересовалась Лили.

— Он смотрит через все звезды, — сказала мисс Картер.

— Что, через все сразу? — засомневалась Лили.

— Да, сразу, — ответила гувернантка.

Сестра все приставала к ней с вопросами, но с меня было довольно. С тех самых пор ночное небо не казалось мне красивым. Я никак не могу избавиться от мысли, что сверху на меня смотрят миллионы глаз.

19 февраля

До сих пор я никогда не замечал, как много чертей в нашей церкви, — то есть, я хочу сказать, в ее архитектуре и отделке, и не ощущал, что у многих из них «болотный душок».

Черти скорчились у основания купели, черти цепляются за капители, а на потолке их просто толпа. Это оказалось для меня неприятным сюрпризом — я всегда считал, что ухмыляющиеся создания на консольных выступах просто образец гротеска. Но во время утренней службы мне пришло в голову, что это могут быть черти.

Я сейчас проверил у Герберта в «Церковных достопримечательностях Англии». Лучше бы не проверял. «Церковь Св. Гутлафа, Вэйкенхерст, Саффолк: готические аркады, которые прекрасно смотрелись бы в соборе, просторный неф с великолепной стоечно-балочной крышей. Переплетающиеся балки опираются на дугообразные опоры, с которых парят большие горизонтальные деревянные ангелы с расправленными крыльями, а края их одежд касаются консольных выступов, на которых столпились ухмыляющиеся демоны». Ну вот. Наша церковь полна чертей. Ангелы там тоже есть, но их гораздо меньше.

28 февраля

У Мод, к сожалению, почти полностью отсутствует свойственное женской натуре стремление заботиться о других. Меня все еще беспокоят боли в руке, и она только со второй просьбы принесла мне йод, да еще и не предложила помочь. Мне пришлось приказать ей обработать и перевязать рану, самой ей это не пришло в голову.

Она опять дуется, потому что я отругал ее из-за той птицы. Она до сих пор ее кормит, хоть и не признается в этом. Я сказал ей, что не потерплю обмана, а чтобы она это как следует запомнила, велел ей дважды переписать Левит.

15 марта

Плохо спал. Опять бесснежный мороз. Я отчетливо слышал звуки, которые издавал лед на озере: совершенно потусторонний скрежет и треск.

Рука по-прежнему меня беспокоит. Второе послание к Коринфянам, 12:7: «…дано мне жало в плоть, ангел сатаны, удручать меня…» Конечно, я преувеличиваю, но все это довольно утомительно.

17 марта

Во время утренней службы задумался о распространенном убеждении, что когда во время Реформации обезглавливали статуи святых и замазывали их лики, то тем самым оставляли наши церкви без защиты от сил зла.

Старый колесник из Блитбурга уверял меня, что именно так в их церкви появилась знаменитая черная метка. По его словам, когда «они» (то есть пуритане-иконоборцы) замазали святого Христофора, то невольно открыли дорогу дьяволу в облике большого черного пса. Адский пес устроил бурю с молниями, которая убила двух человек и оставила после себя большую подпалину. Я сказал старику, что святого Христофора замазали за шестнадцать лет до великой бури 1577 года, так что дьявол явно не торопился, но его такие мелочи не особенно волновали.

Вчера я проверил данные приходской документации. Как я и полагал, «Возмездие» и «свечная балка», на которую оно опиралось, были замазаны известью во время Реформации. Записи об этом довольно забавно читать, настолько они полны пуританского презрения к «идолам». «Возмездие» там описывается как «только затем пригодно, дабы поджарить баранью ногу, в церкви же суть зло». Ну а как мне быть? «Возмездие» — это религиозная картина, нельзя об этом забывать. Даже если бы я верил в глупые суеверия простонародья, возвращение ее в лишенную прежних святых образов церковь Святого Гутлафа наверняка должно скорее защитить церковь, чем причинить ей вред.

Только вот я почему-то упорно ощущаю, что ничего священного в этой картине нет. Что скорее уж в ней есть что-то адское.

Наверное, все дело в примитивной мощи этого образа. Человек,