Вэйкенхерст - Мишель Пэйвер

нужна после чая? — спросила Мод, передавая ему очередную страницу Пайетт.

Он поднял на нее взгляд:

— Я пока не знаю, Мод. А что, у тебя какие-то планы?

Она хотела отнести мертвую Болтушку к озеру, но поняла, что зря спрашивала разрешения. Отец всегда звал ее в последний момент. Даже если он говорил, что Мод ему не нужна, это ничего не значило — он часто передумывал, и только бывало она усядется с книжкой, как он ее позовет. Иногда Мод гадала, не нарочно ли он это делает, но склонялась к тому, что скорее нет, — она для него была недостаточно важна, чтобы делать что-то нарочно.

— Да нет, ничего особенного, — соврала она. — Если я тебе понадоблюсь, я буду в библиотеке.

Вскоре он принес ей еще одну страницу на перепечатку:

— Хорошо бы ты перепечатала это до второго завтрака.

— Да, папа.

Он посмотрел во французское окно, и Мод увидела, что он заметил отсутствие насеста для Болтушки. На мгновение он встретился с ней взглядом светло-голубых глаз. Ни один из них не упомянул сороку.

Когда отец ушел, Мод села и положила руки на колени. На последних страницах его дневника были наброски чертей из церкви святого Гутлафа, а еще он нарисовал Болтушку. Мод увидела этот набросок на следующий день после того, как сороку убили.

«Я тебя ненавижу, — безмолвно заявила она отцу. — Ты убил маман, а теперь и Болтушку. Ты потерял право на мою любовь. Осталась только ненависть».

Она впервые призналась в этом самой себе и не почувствовала никакой вины, только удовлетворение и источник силы.

* * *

В конечном счете Мод все же удалось сходить к озеру, потому что отец перенапряг глаза и ушел наверх отдыхать. Ну или иметь сношения с Айви. Мод это было безразлично.

Был промозглый мартовский день, весной в воздухе и не пахло. Мокрый снег превратился в холодную изморось, от сильного восточного ветра поверхность озера покрылась рябью. Клем хорошо завернул тело Болтушки. Только ее острый черный клюв торчал из мешковины, напоминая Мод про тот день, когда она ее спасла и завернула в свой фартук.

Болтушка умерла два дня назад и уже начинала попахивать, но это было даже хорошо. Этот запах тоже представлял собой часть искупления Мод. Она отрезала прядь волос, засунула ее в саван и закрепила черной атласной ленточкой, несколько раз перетянувшей несчастное маленькое тельце. Потом она привязала сверток к кирпичу, который принесла с собой. Она не могла точно сказать, зачем все это делает, просто почему-то важно было предложить болотам часть себя, чтобы убедиться, что Болтушка найдет покой.

С озера с шумом взлетела стая гусей, и когда Мод подняла голову, чтобы проследить за ними взглядом, то увидела вдалеке Джубала. Он рыбачил, стоя в своем ялике, рядом с ним была Нелли. Выглядел он точно так же, как тогда, в последний раз, когда она была на болотах, перед тем как маман умерла. Мод кивнула ему, он кивнул в ответ и продолжил рыбачить, и за это Мод была ему благодарна.

Попрощавшись с Болтушкой, она наклонилась и бросила ее в воду. Через пару секунд свертка уже не было видно. Мод не плакала. Эту стадию она давно прошла.

Поднялся ветер, и тростник зашелестел. Мод вспомнила, как скворцы перестраивались в воздухе, меняя очертания стаи, словно в небе двигалась гигантская рука. Она сказала себе, что болото все это переживет и она тоже. Но Болтушка все равно была мертва.

— Пусть отец будет наказан за то, что он сделал, — обратилась она с молитвой к болоту. — Пусть его тайный грех, что бы он собой ни представлял, продолжает его разъедать. Пусть ему продолжают чудиться черти в церкви. И пусть его страх «Возмездия» растет и растет, как сорняк…

Она остановилась и уставилась в темно-бурую воду, в которой покоилась Болтушка. Болото подарило ей одну идею. Мод точно знала, когда она ее воплотит. Придется подождать пару месяцев, но тут ничего страшного. Ждать Мод умела.

* * *

Прошла Пасха, в конце мая Мод исполнилось пятнадцать. Она все еще ждала. Девятого июня исполнится три года со дня смерти маман.

За неделю до годовщины Мод пошла искать Клема. Он был в оранжерее, ошпаривал цветочные горшки.

— Я хочу тебя попросить кое-что для меня сделать, — сказала она.

Его щеки расцвели темным румянцем, который ей так нравился.

— Что угодно, мисс.

Как и большинство деревенских, он был очень суеверен, но при этом достаточно прагматичен, чтобы суеверия не мешали ему в повседневной жизни. Как и Коул, он не боялся идти на болото, если перед этим заткнуть в кепку веточку рябины и сказать правильное заклинание.

— Сейчас же сезон ловли угрей, верно? — уточнила Мод.

Он усмехнулся:

— Надо же, вы это знаете.

— Принеси мне одного, Клем. Я хочу, чтобы ты принес мне угря.

Глава 22

Из «Книги Элис Пайетт»

перевод и толкование Э. А. М. Стерна

После того как ничтожную грешницу несколько месяцев мучили злые духи, наступил благословенный день, когда небо над ней вспыхнуло, как молния, и разверзлось, и она увидела вихрь чего-то белого, танцующего, как пылинки в луче солнца. Потом снизошел Иисус в облике прекрасного мужа, присел у ее изголовья и сказал: «Излечись, дочь моя, и обрети покой».

И после этого черти перестали мучить несчастную грешницу, рассудок ее стал таким же спокойным, как и прежде, и она излечилась от болезни.

* * *

Из дневника Эдмунда Стерна

6 июня 1912 года

Излечение Пайетт утешает меня, поскольку напоминает мое собственное. Мне стыдно признаться, до чего я дошел, раз допустил, чтобы это панно вывело меня из равновесия. Думаю, тут во многом виноват дурной воздух с болот.

К счастью, больше этим летом никаких проблем не предвидится, будь то от дурной мазни или назойливых птиц. Работа моя идет полным ходом, хозяйство ведется вполне пристойным образом — за это нельзя не похвалить Мод. Я вполне пришел в себя и практически не думаю о «Возмездии».

9 июня

Сегодня утром Айви нашла угря у меня в умывальнике — так она, во всяком случае, говорит. Она говорит, что поскольку знает, как я не люблю этих тварей, то поспешила его скорее убрать. Ну и история… Девчонка или сама его туда положила, или же никакого угря не было и она сочинила эту историю, чтобы напугать меня и показать, какая она незаменимая.

Когда я уличил ее во вранье, она возмутилась и продолжала твердить,