Вэйкенхерст - Мишель Пэйвер

нарисовавший «Возмездие», верил в ад так же сильно, как в собственное существование. Такого убеждения почти достаточно, чтобы заставить меня самого поверить в ад.

Глава 20

21 марта

Наконец началась оттепель. Сосульки на карнизах тают и капают, в водосточных трубах журчит и булькает вода. Я спал плохо. Мне казалось, что я все еще слышу лед на озере.

22 марта

Я начинаю понимать, почему эпоха Пайетт была веком чудес и демонов. Я начинаю осознавать, насколько быстро иррациональность, словно поток грязной воды, просачивается в самые укромные уголки сознания.

После вечерни я так надолго погрузился в молитву, что, когда пришел в себя, все уже ушли. В церкви было темно, только на алтаре горела свеча, и я предположил, что священник, не желая меня беспокоить, тихо ушел, сказав причетнику оставить мне свет.

— Есть тут кто? — позвал я на случай, если старик Фэрроу все еще где-то рядом. Мне никто не ответил. Очевидно, причетник тоже ушел домой. Я встал, собираясь и сам уйти, но тут услышал звук в дальней части церкви. И это не был щелчок щеколды на крыльце, привычный звук, в котором не было бы ничего удивительного. Я услышал постукивание когтей по камню.

Я сказал себе, что это просто одна из акустических странностей древнего здания, но тут звук послышался снова. Явно не крыса, по звуку что-то побольше. Может, горностай? Но мне показалось, будто животное движется украдкой, что требовало большего ума, чем обычно бывает у подобных созданий. А еще у меня было неприятное ощущение, будто это создание, что бы оно собой ни представляло, вышло из того помещения в башне, где держат «Возмездие».

Было понятно, что это невозможно — та комната все еще заперта. Я подумал, не перейти ли на ту сторону нефа и не проверить ли, но мне никогда не нравилось оставаться ночью одному в этой церкви — слишком много теней, — так что я направился кратчайшим путем к выходу, забрав свечу с алтаря, и потушил ее только в дверях. Назад я не оглядывался.

Через ризницу я вышел в северный конец кладбища. Почему-то вспомнил, что по традиции этот участок оставляли для самоубийц, мертворожденных детей и злых духов — «дьяволова часть», как называла ее Траши.

Темнота воспринималась почти осязаемой — луна еще не взошла, пасмурное небо затянули тучи. По земле тянулась неплотная пелена тумана, и надгробия торчали сквозь нее, точно зубы. Я осторожно шел по тропе, касаясь одной рукой стены церкви. Мне вдруг пришло в голову, что иду я не по часовой стрелке, а наоборот, и это должно навлечь на меня неведомые несчастья (если бы я верил в такие вещи). Траши бы определенно меня отругала! Но хорошо бы перестать вспоминать и ее, и всю ту чепуху, которую она рассказывала.

Когда глаза мои привыкли к полумраку, я с облегчением увидел, что дошел до южного края кладбища. Я разглядел темный массив семейного склепа и крытые ворота для вноса гробов. Внезапно краем глаза я уловил какое-то движение и обернулся. Вокруг ничего не было видно. И все же что-то там было — что-то же я заметил.

В ночи было совершенно тихо. Мое дыхание казалось мне неприятно громким и несколько неровным. Вокруг я различал сгорбленные очертания тисовых деревьев. Они мне никогда не нравились. Я где-то прочел, что уровень нашего кладбища на ярд выше, чем у окрестных земель, из-за того, как много тел здесь было похоронено начиная с саксонской эпохи. Тысячу лет эти тисы питаются человеческой плотью.

Все это пронеслось у меня в голове, пока я стоял на кладбище, прислушиваясь. Церковь нависала темной громадой на фоне угольно-черного неба. Она казалась не убежищем, а пугающим напоминанием о диком прошлом, полном ужасов.

Вдруг в нескольких ярдах слева я увидел, как что-то темное проскользнуло за надгробием. Оно бежало быстро, очень низко пригнувшись к земле, и было крупнее горностая, но недостаточно большим для человека. Я нащупал в кармане складной нож, но не стал его доставать.

Внезапный порыв ветра донес до меня сырой запах гниющей растительности. В болоте за стеной кладбища я услышал, как шелестит сухой тростник. Ветер взбаламутил лежавшую у поверхности земли дымку, и я понял, что видел вовсе не живое существо. Мой взгляд обмануло движение клочьев тумана.

Ветер утих так же внезапно, как и поднялся. Тростник застыл в неподвижности. Тишина пульсировала у меня в ушах. Нечеловеческая тишина болот.

Я снова уловил движение, на этот раз четче, хотя и всего на мгновение: что-то скользнуло через стену кладбища. Через секунду я услышал тихий всплеск — это существо нырнуло в Хэрроу-Дайк. Выдра, значит. Только тут я заметил, насколько крепко сжимаю нож в кармане. Разжав хватку, я вынул руку из кармана и вытер ладонь о пальто.

До дома я добрался без дальнейших приключений, но, к собственному отвращению, заметил, что запах гнили пропитал мою одежду. Я велел Айви наполнить горячую ванну и сразу почувствовал себя лучше. Однако, выходя из ванной, я случайно глянул в круглое окно в конце коридора и определенно увидел, как через канал что-то плывет как раз там, где он впадает в Хэрроу-Дайк. И это определенно не плавучий мусор — что бы это ни было, оно двигалось вверх по течению. В направлении поместья.

Это наверняка выдра.

Хотя я никогда не думал, что у выдр такой длинный мех.

23 марта

С канализацией что-то не в порядке, поскольку этот болотный запах проник в дом, особенно в мой кабинет. У меня от него болит голова.

Сегодня после обеда Айви запоздала задвинуть ставни. Мне пришлось дважды позвонить, чтобы она наконец пришла, а потом прямо приказать ей заняться огнем в камине. Ей следовало самой понять, что надо делать, без дополнительных указаний. Я вернулся за стол, она стояла на коленях перед каминной решеткой, и тут эта проклятая сорока опустилась на крышу. Шум и стрекот так громко отдавались эхом через дымоход, что у меня чуть не повторилась неприятность с чернильницей.

Я приказал Айви завтра же избавиться от птицы. Все еще стоя на коленях, она развернулась и ухмыльнулась:

— Вы вроде нервничаете, сэр. Принести вам чаю, сэр?

Я встал из-за стола и резко приказал ей никуда не ходить — на коленях она меня вполне устроит.

24 марта

Сегодня гораздо лучше. Канализация пришла в норму, болотная вонь исчезла. И рука у меня начала заживать благодаря Айви и лекарственному уксусу ее тетки Бидди Трассел.