Энни из Эвонли - Люси Мод Монтгомери

– Хм… Энни, я хотел бы поговорить с вами насчет того дельца, о котором мы как-то тут говорили. Я в конце концов решил не сдавать свой забор этой компании, и ваше общество может быть довольно.

Энни слегка оттаяла, услышав такое сообщение.

– Благодарю вас, – ответила она.

– А вы… вы… не должны упоминать о той ерундовой беседе… о моей с Джерри.

– Я в любом случае не имею намерения упоминать об этом, – холодно заметила ему Энни. Она скорее будет готов согласиться на то, чтобы все заборы в Эвонли заполонила реклама, чем разговаривать с человеком, торгующим своим избирательным голосом.

– Ну да… Вот именно, – согласился Джадсон, сделав вывод что они с Энни прекрасно понимают друг друга. – Я и не думал, что вы намереваетесь. Разумеется, я только водил за нос Джерри. Он ведь считает себя таким прожженным, таким умным и хитрым. Я совсем не собираюсь голосовать за Эймсбери. Я намерен голосовать за Гранта, как я это всегда делал, вы это увидите после выборов. А Джерри я поддакивал, чтобы посмотреть, станет ли он связывать себя какими-либо обязательствами. А насчет забора всё будет нормально, можете сказать об этом своим.

– Мир создается трудами многих людей, как я слышала, – говорила Энни с зеркалом, сидя тем вечером в своей комнате, – но, я думаю, на чьем-то труде можно сэкономить. Я все равно бы ни одной душе не стала рассказывать об этом безнравственном поступке, так что моя совесть на этот счет чиста. Действительно не знаю, кого благодарить за такой подарок судьбы. Я лично ничего для этого не сделала, а поверить, что провидение когда-либо пользуется такими же политическими средствами, как Джадсон Паркер и Джерри Коркоран, трудно.

Стоял тихий золотой вечер. Ветер еле слышно шелестел в ветвях елей, окружавших школьную площадку для игр, от деревьев тянулись длинные ленивые тени. Энни заперла школьное здание и с облегчением бросила ключи в карман.

Учебный год закончился, с ней продлили договор на следующий год. Энни приняла многочисленные выражения удовлетворения ее работой, и только мистер Хармон Эндрюс сказал ей, что нужно почаще кормить учеников березовой кашей. Впереди были два радостных месяца честно заработанного отдыха. Энни была в мире со всей вселенной и самой собой, спускаясь под гору с корзиной цветов в руке. С первых весенних цветов Энни, не пропустив ни недели, ходила на могилу Мэтью. Все остальные в Эвонли, кроме Мариллы, уже забыли спокойного, стеснительного, незаметного Мэтью Катберта. Но память о нем была свежа в сердце Энни, и оставаться ей такой вечно. Она не могла забыть доброго пожилого человека, первого, чью любовь и сочувствие ощутила на себе Энни в своем голодном детстве.

Внизу в тени елей на заборе сидел мальчик с большими мечтательными глазами и красивым, чувствительным лицом. Вот он спрыгнул на землю и с улыбкой подошел к Энни. Но на его щеках Энни заметив следы слез.

– Я решил подождать вас, учитель, потому что знал, что вы пойдете на кладбище, сказал он, беря ее за руку. Мне тоже туда, я хочу положить букет герани на могилу дедушки, бабушка просила. А этот букет белых роз, учитель, я хочу положить у могилы дедушки в память о моей мамочке потому что я не могу поехать туда, на ее могилу. А как вы думаете, она все равно будет знать, что я положил ей цветы?

– Да, я уверена, Пол, будет.

– Знаете, учитель, сегодня как раз три года, как умерла мамочка. Так давно, а все равно больно, как вчера. Я все время очень скучаю по ней. Иногда кажется, что не вынесу, так тяжело…

Голос у Пола дрогнул, губы задрожали. Он опустил глаза, надеясь, что учительница не заметит слез.

– И все же ты не захотел бы, чтобы эта боль прекращалась, ты не захотел бы забыть свою мамочку, даже если бы мог, правда? – нежным голосом произнесла Энни.

– Нет, действительно не захотел бы. Я и сам об этом думаю. Как вы умеете понять, учитель! Никто не понимает меня так хорошо, как вы, даже бабушка, хотя она очень любит меня. Папа меня очень понимал, но о маме я не мог с ним много говорить, потому что ему становилось нехорошо. Когда он закрывал лицо рукой, я понимал, что пора прекращать разговор. Бедный папа, ему, наверно, ужасно одиноко без меня. Но, понимаете, у него сейчас никого нет, только хозяйка дома, где он живет, и, он считает, не отдавать же меня на воспитание хозяйке, тем более что он часто и надолго уезжает из дома по делам. Уж бабушка куда лучше, после мамы, конечно. Когда я подрасту, я в один прекрасный день уеду к папе, и мы никогда больше не расстанемся.

Пол так часто рассказывал Энни о матери и отце, что ей казалось, будто она уже знает обоих. Она подумала, что мальчик, должно быть, очень похож во всех отношениях на свою мать, по темпераменту и характеру. И она считала, что Стивен Ирвинг очень замкнутый человек, человек глубокой и нежной натуры и он прятал эти качества от посторонних.

– С папой не так просто сойтись, – сказал Пол однажды. – Мы никогда по-настоящему не были с ним друзьями, пока не умерла мамочка. И вот тогда я понял, что он замечательный человек. Я люблю его как никого в мире. а потом бабушку, а потом вас, учитель. Я бы любил вас зразу после папы, но это не было моим долгом больше любить бабушку, потому что он так много для меня делает. Вы понимаете, учитель. Только я хочу, чтобы она оставляла лампу у меня в комнате, пока я не засну. А она ее убирает, как только положит меня в кровать. Она говорит, это чтобы я не боялся темноты. А я и не боюсь, но все равно мне со светом лучше. Мамочка обычно садилась рядом со мной и брала мою руку в свою, пока я не засыпал. Мне кажется, она этим испортила меня. Знаете, иногда это бывает с матерями.

Энни этого не знала, хотя могла представить себе. Она с печалью подумала о своей «мамочке», которая считала Энни «настоящей красавицей» и которая умерла давно-давно и похоронена рядом со своим молодым мужем в далекой, никем не посещаемой могиле. Энни не помнила своей матери и по этой причине почти завидовала Полу.

– У меня на следующей неделе день рождения, – сообщил Пол Энни, когда они шли у подножья холма, красного от предзакатного июньского солнца, – и папа написал мне, что высылает мне что-то такое, что мне должно понравиться больше всего из всех возможных подарков. Я думаю, подарок уже пришел, потому что бабушка держит запертым один ящик книжного шкафа, а когда я спросил, почему, она загадочно посмотрела на меня и сказала, что маленькие мальчики не должны быть слишком любопытны. Все-таки волнующая это вещь день рождения, правда? Мне будет одиннадцать. А мне по виду не дашь, правда? Бабушка говорит, я очень маленький для своего возраста, и это потому, что я ем мало каши. Я стараюсь вовсю, но бабушка, скажу вам, не жалеет мне каши, столько кладет! С того самого раза, когда я шел с вами из воскресной школы, учитель, и вы мне говорили, что мы должны молиться о наших трудностях, я каждый вечер молюсь Богу, чтобы он смилостивился надо мной и помог мне съедать по утрам всю кашу. Но так ни разу и не смог одолеть всю тарелку. Или Бог мало смилостивился, или каши было слишком много. Бабушка говорит, что папа вырос на каше. Как кому, а ему она помогла, посмотрели бы вы на его плечи. Иногда я даже думаю, – задумчиво и со вздохом заключил Пол, – что эта каша убьет меня.