Счастье по Аристотелю - Эдит Холл

Аристотель знает, как нелегко бывает устоять перед соблазном или горячим желанием, побуждающим свернуть с добродетельного пути. Он не питает иллюзий насчет противостояния эмоциональным порывам и категорически не согласен с Сократом, полагающим, что полнота знаний не позволит человеку пуститься во все тяжкие или совершить проступок. Есть несколько причин, доказывает Аристотель, по которым даже самые ярые приверженцы этики добродетели могут оступиться, поэтому нужно быть снисходительнее к людям. Каждого из нас может обуять страсть, желание, безумие и прочие бурные эмоции, подрывающие самодисциплину и мешающие человеку трезво оценивать ситуацию. Истинный сын врача, Аристотель говорит, что «порывы ярости, любовные влечения и некоторые другие из таких страстей весьма заметно влияют на тело, а у некоторых вызывают даже помешательство». Следовательно, от потерявшего власть над собой не стоит ждать большей «трезвости ума», чем от спящего, душевнобольного или пьяного. Их слова, мысли и поступки не связаны между собой, поэтому «высказывания людей, ведущих невоздержную жизнь, нужно представлять себе подобными речам лицедеев».

Временную и случайную потерю самоконтроля Аристотель оправдывает невыносимым психологическим давлением, вызываемым болью, экстазом или общей обстановкой. В пьесе Феодекта о Филоктете герой, которого укус змеи лишает возможности продолжать путь, кричит от невыносимой боли, и, по мнению Аристотеля, в такой ситуации крик вполне простителен. Если человек вдруг выясняет, как царь Керкион, что его отец спал с его дочерью (то есть собственной внучкой) и та родила от него ребенка, было бы странно НЕ испытать взрыв эмоций. В качестве третьего примера оправданной потери самообладания Аристотель приводит тех, кто безуспешно пытается сдержать рвущийся наружу смех и в результате «разражается взрывом хохота, как случилось с Ксенофантом». Что так рассмешило Ксенофанта, мы, увы, не знаем, но каждому из нас наверняка приходилось бороться с неудержимым смехом в самой неподходящей ситуации. Я лично не смогла сохранить подобающее выражение лица на похоронах одного из родственников мужа, когда приглашенный священник принялся изрекать помпезные банальности.

Даже лучшие из нас не застрахованы от проступков и ошибок, но сожалениями и самобичеванием делу не поможешь. Нужно просто двигаться дальше и не прекращать попыток. Здесь Аристотель приводит пример совершенно для него нехарактерный, учитывая, как резко он осуждает супружескую измену в других своих сочинениях (невольно задаюсь вопросом, неужели он никогда не «желал чужую жену»). Страсть, говорит он, может толкнуть человека на измену, однако этот опрометчивый шаг, совершенный под влиянием аффекта, не превращает прежде верного человека в неисправимого гуляку. Я выработала собственное правило: давать оступившимся под воздействием порыва второй шанс, но не третий. Можно продолжать отношения с человеком, который ошибся, но все осознал и больше такого не повторит, а вот того, кто снова заставляет вас страдать по той же причине, уже ничто не исправит.

Этика добродетели настолько многогранна и глубока, что изучать ее действительно можно всю жизнь. Аристотель признает, что искать идеальный баланс в своих действиях бывает нелегко. Экстремальные реакции выдавать проще, чем взвешенные. В Книге второй «Никомаховой этики» Аристотель проводит аналогию с геометрией: «Трудное это дело – быть добропорядочным, ведь найти середину в каждом отдельном случае – дело трудное, как и середину круга не всякий определит». Придется продумывать, какой отклик будет приемлемым, «серединным» для той или иной ситуации, а затем тренироваться поступать соответственно – как школьник учится находить центр круга или длину гипотенузы. Развивая эту мысль, Аристотель иллюстрирует ее примером из другой области: «Точно так и гневаться для всякого доступно, так же, как и просто раздать и растратить деньги, а вот тратить на то, что нужно, столько, сколько нужно, когда, ради того и как следует, способен не всякий, и это не просто».

Аристотель дает еще несколько рекомендаций, помогающих определить добродетельную середину и, что еще важнее, придерживаться ее в тех или иных обстоятельствах. Во-первых, не стоит забывать, что даже добродетельное в привычном понимании качество, доведенное до крайности, может обратиться во вред. Если перехваливают за нечто заурядное, вспомните изречение на дельфийском храме: «Ничего сверх меры». Аристотель ссылается на миф о Ниобе, которая лишилась 14 своих детей, потому что чересчур их превозносила. Чрезмерной может быть и любовь к родителям, как свидетельствует приведенная Аристотелем в пример история человека по имени Сатир, который не вынес смерти отца и покончил с собой.

Во-вторых, нужно учитывать, что из двух пороков, соответствующих той или иной добродетели, один всегда хуже другого. Так, Аристотель полагает, что излишняя щедрость лучше скупости, хотя, конечно, самое лучшее – благоразумная щедрость. Самокритика лучше хвастовства, хотя самое лучшее – адекватно оценивать свои достижения и честно, без попыток выклянчить внимание, ими гордиться. Закрепить этот принцип в сознании читателя Аристотель пытается с помощью яркого примера из «Одиссеи», знакомого всем его ученикам: «А значит, делая середину целью, прежде всего нужно держаться подальше от того, что резче противостоит середине, как и Калипсо советует: “В сторону должен ты судно отвесть от волненья и дыма”». Здесь у Аристотеля некоторая неточность, поскольку слова эти (12.219) принадлежат Одиссею, который передает кормчему совет не Калипсо, а Цирцеи, другой волшебницы, делившей с ним ложе. Цирцея предупредила, что водоворот Харибды опаснее, чем обитающее на соседней скале чудовище Сцилла. Харибда затянет корабль в пучину и поглотит всех, тогда как Сцилла сумеет ухватить лишь нескольких (в итоге она пожирает шестерых), но остальные уцелеют. То есть Сцилла, как и чрезмерная щедрость или ложная скромность, – это меньшее из двух зол.

Третья рекомендация Аристотеля – проанализировать с точки зрения порочности и добродетели те ошибки и проступки, к которым больше всего склонны именно вы. Все мы разные: один мой коллега, например, никогда не будет издеваться над теми, кто слабее, но при этом склонен к беспричинной агрессии в адрес вышестоящих. Ориентирами при самоанализе нам послужат положительные и отрицательные эмоции: когда мы поступаем неправильно и не находим «середины», то обычно отклоняемся в сторону того порока, который доставляет нам наибольшее удовольствие. Скажем, изменить супругу куда приятнее, чем отказаться от секса вовсе (то есть впасть в противоположную крайность). Середина, meson, в данном случае – хранить верность партнеру в случае, если он любим, даже если желание несколько притупилось за годы совместной жизни. Возможно, это менее приятно, чем изменять, но в конечном итоге вы будете счастливее.

Подобные общечеловеческие вопросы Аристотель освещает предельно доступно и открыто. Когда испытываемое удовольствие подскажет, в какую сторону мы отклоняемся от середины, «надо увлечь самих себя в противоположную сторону, потому что, далеко уводя себя от проступка, мы придем к середине», как поступают, например, плотники, исправляя кривизну бревна. Кормчий, не зная точно, где искать середину, держит курс к меньшей из двух опасностей; плотник, устраняя кривизну, учитывает естественное направление изгиба древесины.