Заноза Его Величества. Книга 2 - Елена Лабрус

«Спасибо!» — поднимаю лицо к небу. Сегодня снова свинцовому, предснежному небу моего любимого цвета — цвета её глаз.

И я знаю куда мы сейчас поедем. Нет, не во дворец. Это всё потом. Потом он оживёт с её появлением, наполнится её лёгкими шагами, зазвучит её смехом, отражающимся от древних стен, проснётся, согреется её теплом и станет домом. Нашим домом. Сейчас мы поедем туда, где я был счастлив и несчастлив одновременно. Где в тепле одинокого костра искал силы, в бесконечности пейзажей — уверенность, а в горящих поленьях — истину. Туда, где мне острее всего её не хватало.

Едва мы пересекаем границу королевских владений, отпустив охрану, я поворачиваю в лес.

Мне так много всего нужно ей сказать. Но у меня не просто нет слов — я не могу выразить это ничем.

Ни беспомощным взмахом руками, когда мы останавливаемся на краю обрыва. Того самого обрыва, где я мечтал. Когда-то безнадёжно мечтал о будущем с ней.

Ни тяжёлым вздохом, что вырывается из моей груди, всё ещё из-за неимения в моём скудном словарном запасе таких слов.

И моё мотание головой, отчаянное, бесконечное, яростное, когда моё неверие в происходящее становится сродни миражу — тоже не настолько убедительно, как то, что я хочу сказать.

— Если бы ты только знала, как я люблю тебя, — выдыхаю я, прижимая её к себе.

Её, настоящую, живую, горячую. Пахнущую ванилью, снегом, уютом, мечтой и будущим. Моим будущим. Нашим. Которое она всё же нашла способ нам подарить.

— Если бы ты только знал, как люблю тебя я, — прижимается она ко мне спиной, стоя на краю «нашего» утёса. С которого открывается вид на бескрайние холмы.

И ветер раздувает её волосы.

Я убираю их со лба и касаюсь его губами.

Да зачем нам слова, когда теперь у нас есть всё это.

— Будет снег, — шепчет она, заставляя меня содрогнуться от мучительного спазма желания, которое вызывает во мне её шёпот. Всегда вызывал.

— Я знаю, — разворачиваю я её к себе и приподнимая лицо, заглядываю в глаза.

Вот что я могу противопоставить её телу? Её настоящему, живому, такому желанному телу. Которым я бредил, о котором мечтал. Но даже в самых смелых мечтах не мог представить, насколько она хороша. И я скольжу губами по её щеке, по шее, зарываюсь носом в ямочку ключицы и замираю, чувствуя болезненную каменную твёрдость не просто в штанах, у меня каменеет весь низ живота. Я не просто хочу её. Орт меня подери, я изнемогаю от этого невыносимого желания. И надо срочно что-то с этим делать, потому что я скорее сдохну, чем прикоснусь к ней без её согласия, но я не могу.

— Даже не думай об этом, — безошибочно угадывает она единственное, чем теперь заняты мои мысли.

— О чём? — губами веду я по шее вверх, изображая святую невинность.

— Я теперь девушка приличная, — отстраняется она, коварно улыбаясь. — До свадьбы ни-ни. Вот женишься, тогда и поговорим.

— Нет. Нет. Нет. Только не это, — театрально хватаюсь я за разбитое сердце.

— Не хнычь. Думаю, тебе пока меня не было, и так неплохо перепадало, — хмыкает она. Такая решительная. Ревнивая. Мстительная. Трудная. Моя.

— Ну ты же знаешь, как просто я это решаю, — улыбаюсь я. — Сейчас свистну. И священника привезут прямо сюда. Обвенчают, повяжут, окольцуют и дело с концом. Потом за ногу и в койку. Пять минут потерпеть и всё… плакали все твои мечты о предложении руки и сердца, преклонив колено, белом платье, фате до пола, шикарной церемонии, море белоснежных цветов. Я ничего не забыл?

— Погоди, погоди, хочешь сказать, лошадей в нарядных попонках не будет? И детишек, разбрасывающих лепестки роз? — упирает она руки в бока, а потом зябко передёргивается от холода.

— Не-а, — снимаю с себя плащ, накидываю на её плечи, укутываю и даже с облегчением выдыхаю, отгораживая её от себя плотной, утеплённой тонким мехом тканью.

— Вот ты гад, — качает она головой. — На святое покусился. На лошадок.

— Ага, — хитро улыбаясь, уверенно киваю я. И иду к кострищу, отгороженному от ветреного обрыва притащенным мной же толстенным бревном.

Да, у меня даже получается переставлять ноги. И даже присесть, хотя штаны сейчас и кажутся на редкость узкими.

— И никто не упадёт на нашей свадьбе лицом в салат? Мы не разрежем торт, держась вдвоём за нож? И я даже не объемся до тошноты крема из взбитых сливок? — спохватывается она и подходит, когда я уже ворошу старые угли.

— А ты любишь взбитые сливки? — кошусь я на неё исподлобья.

— Нет, но должна же я была тебе что-то возразить, — помогает она уложить свежий хворост на старое кострище. — Вижу, у тебя тут уже всё приготовлено.

— Я приезжал сюда почти каждый день, — чиркаю я огнивом, поджигая пучок мха, чувствуя, как дрожат руки. — Конечно, в свободное от борделя время.

— А, ну да, — встаёт она за спиной. Накрывает меня полами плаща. Прислоняется ногами к спине. — Тогда боюсь ты был тут очень редко.

— Даша, — выдыхаю я, больше не в силах выдерживать ни её близость, ни этот шутливый тон, но ведь она, орт побери, это знает. — Не делай этого.

— Почему? — встаёт она на колени, обхватывая меня руками за плечи. — Гош…

У меня сердце останавливается от этого «Гош».

— Потому что я…

— Тс-с-с, — прижимается она ещё плотнее. — Я чувствую то же самое. Мне так много всего хочется тебе сказать. Так много всего спросить. Но единственное чего я хочу сейчас — снять с тебя эту чёртову рубашку, — дёргает она ткань, — и прижаться к твоей обнажённой груди. А всё остальное — потом. Давай, потом.

— Нам нельзя, — качаю я головой.

— Серьёзно?! — перегнувшись вперёд, удивлённо разглядывает она меня.

Боги, меня трясёт от одного взгляда на неё. От вида этого нежного пушка на её персиковой коже. Он изгиба скривившихся в ухмылку губ. И её рука, привычно убирающая назад мои волосы, заставляет меня просто взвыть от невыносимости этих прикосновений.

— Совершенно серьёзно, — бросаю я прутик непонятно как оказавшийся у меня в руках. — Потому что ты невинна. Мы не венчаны. И я ни за что не прикоснусь к тебе до свадьбы.

— Боже, какой ты оказывается… правильный, — смеётся она, снимая плащ. Расстилает его возле разгорающегося, потрескивающего сухими ветками костра. — Нет, если, конечно, ты предложишь, я, может быть, и соглашусь… выйти за тебя замуж. Но давай всё это потом когда-нибудь, — забирается она ко мне на колени.

— Даш, — выдыхаю я, когда её бёдра прижимаются к моим.

— Гош, — улыбается она. — Это всё твоё. Всё равно твоё. И только твоё. Сейчас. Потом. Всегда. Меня не останавливало это раньше. Не остановит и сейчас. Особенно все эти ваши дурацкие условности. Просто возьми меня. Или это я тоже должна сделать сама?