Империя в войне. Свидетельства очевидцев - Роман Сергеевич Меркулов

солдат и народы Европы к размаху предстоящих боевых действий. Так, французская артиллерия начала испытывать нехватку снарядов уже в битве на Марне, в сентябре 1914 года, а британская армия и через полгода после начала войны не могла осуществить задуманных операций, поскольку не располагала ни необходимым количеством тяжелой артиллерии, ни достаточным запасом снарядов. Немцы и австрийцы тоже оказались не готовы к тому чудовищному расходу боеприпасов, которые потребовались в боях во Франции или Польше.

Разница была в реакции на эти проблемы. В Великобритании и Франции общество сразу было поставлено в известность об имевшихся трудностях, а военная промышленность попала под централизованное управление государственных структур. В Германии и Австро-Венгрии военная бюрократия осуществила схожие меры, продемонстрировав миру возможности «военного социализма». В Российской империи власти, в том числе и военный министр Сухомлинов, в публичных заявлениях утверждали, что никаких проблем нет и в армии имеются разве что трудности санитарно-медицинского характера.

Когда же в мае 1915 года скрыть поражение на Юго-Западном фронте оказалось уже невозможным, бодрые рапорты «с переднего края» сменились паническими сообщениями, призванными заретушировать бездарность Ставки нехваткой снарядов и военной амуниции. О частной корреспонденции солдат и офицеров действующей армии нечего было и говорить – столкнувшаяся с германским наступлением российская пехота чрезвычайно остро реагировала на молчание собственной артиллерии и постоянное присутствие в воздухе вражеских аэропланов. Теперь-то Сухомлинову припомнили все, хотя военный министр уже в сентябре 1914 года пытался наладить производство боеприпасов.

Это оказалось невозможным по двум причинам. Во-первых, из-за промышленной отсталости Российской империи по сравнению с ее союзниками и противниками, а во-вторых, из-за отсутствия организации, способной взяться за разрешение возникших проблем. Ни царь, ни Ставка не могли заменить ее – и колесо российской бюрократии продолжало крутиться впустую. Военные заказы на Западе размещались бессистемно, в прифронтовой полосе усилиями великого князя был создан настоящий административный хаос, а в остальной России правил царь, неспособный даже провести элементарное заседание собственного правительства.

Однако теперь, когда козел отпущения был и найден, и изгнан, монархия все же решилась обратиться к обществу за помощью в преодолении трудностей с военным производством.

16 июня – и августа. Начало «Великого отступления»

Поражение у Горлицы привело к «моральному кризису» среди российского генералитета. Седобородый командующий Юго-Западным фронтом Н. И. Иванов отправлял в Ставку панические донесения, призывая готовиться к сдаче Киева, одновременно приказав начальнику Киевского военного округа взять заложников из числа местных немцев. Ему вторил начальник штаба великого князя Н. Н. Янушкевич, видевший в еврейском населении западных губерний Российской империи исключительно симпатизантов Германии и Австро-Венгрии.

Между тем, в штабе Фалькенхайна с некоторым опозданием, но все же оценили размах достигнутого в Галиции успеха и теперь начальник германского Генерального штаба решил пойти навстречу замыслу своих генералов Восточного фронта. Дивизии Гинденбурга должны были нанести удар с севера, а Макензена – с юга, окружая выступ Русской Польши и значительную часть войск великого князя. Однако после вступления в войну Италии Фалькенхайн стал еще более осторожным и решил приберечь резервы, а потому наложил вето на оперативные планы Людендорфа, предусматривающие куда более широкий охват русских армий.

Макензен атаковал в Галиции, освободив 9 июня Львов и разом лишив Россию почти всех завоеваний этой войны, а войска Гинденбурга прорвали русскую оборону на Нареве. Ставка создала новый Северный фронт, но не смогла остановить ударные немецкие группировки. Необходимо было сделать выбор: сражаться ли за Польшу и, вероятно, потерять армию, или же начать стратегическое отступление.

Признав необходимость вывести войска из завязывающегося «польского мешка», Николай Николаевич и командующий Северо-Западным фронтом М. В. Алексеев решили прикрыть отход упорной обороной крепостей. Их огромные гарнизоны, насчитывавшие десятки тысяч солдат, сознательно приносились в жертву, поскольку Ставке требовалось время на осуществление избранной тактики «выжженной земли». Оставляемые немцам территории необходимо было полностью разорить, а проживавшее там население – эвакуировать.

Великий князь и его подчиненный переоценили возможности своих крепостей, не осознав изменение ситуации по сравнению с 1914 годом, когда у немцев не было достаточного количества войск и тяжелой артиллерии, а русские гарнизоны действовали в локтевой близости с полевыми войсками. На этот раз все было по-другому: Новогеоргиевская крепость пала после недельной «осады», дав немцам только пленными девяносто тысяч человек (и миллион снарядов, в которых так нуждались русские войска), а не менее грозная цитадель в Ковно была захвачена за десять дней, причем немцам досталось почти полторы тысяч пушек. Коменданта крепости генерала В. Н. Григорьева военный суд отправил на каторгу, но положения на фронте этим исправить было нельзя.

Росли потери. В летних боях около миллиона солдат сдалось врагу, вызвав негодование у штабных генералов Ставки, усмотревших в этом не провал собственной стратегии, а недостаточно патриотический настрой. Для поднятия последнего был принят ряд карательных мер, включавший в себя, в том числе, прекращение выплат семьям сдавшихся в плен; но число «сконфуженных», как тогда иронически говорили (отсылка к «контуженным»), солдат и офицеров продолжало стремительно расти. 22 июля немцы вошли в Варшаву, а 13 августа заняли Брест-Литовск.

«Великое отступление» сопровождалась масштабными грабежами и насилиями в отношении местного населения: традиционно слабая структура военной полиции в царской армии дополнялась присутствием казачьих частей, для которых грабеж являлся неотъемлемой частью войны. Прежде русские войска уже успели снискать себе мрачную славу во время недолгого похода в Восточную Пруссию и почти годичной оккупации Галиции, теперь же изначально слабая дисциплина наложилась на расстройство порядка в отступающих частях, вызвав у солдат ощущение вседозволенности, поощряемое к тому же распоряжением Ставки оставлять за собой пустыню. Все, что нельзя было разграбить – безжалостно уничтожалось, а вслед за армией тянулись бесконечные вереницы «эвакуируемого» населения.

Миллионы людей были вынуждены бежать вместе с русской армией – организованное по приказу великого князя «перемещение» было таким же бездарным, что и эвакуация промышленности, проводившаяся в то же время. Десятки тысяч человек погибли «на маршах», а уцелевшие заполонили «внутренние губернии» империи, не входившие в «прифронтовую зону». «Беженцы» стали постоянной темой российской печати, причем особую остроту этой проблеме придавало то, что значительная часть эвакуируемых состояла из евреев, все еще находившихся под запретом для проживания в ряде местностей империи.

Между тем, немцы продолжали наступать.

27 июня. Земгор и ВПК

Организация Главного комитета по снабжению армии и подчиненной ему сети Военно-промышленных комитетов (ВПК) стала результатом усилий двух видных «кадетов»: князя Е. Г. Львова, возглавлявшего Всероссийский земской союз, и городского головы Москвы М. В. Челнокова, представлявшего Всероссийский союз городов. Созданная ими организация, получившая общераспространенное название «Земгор» (ее