Русская война 1854. Книга третья - Антон Дмитриевич Емельянов

Достоевский с надеждой посмотрел на меня, и я кивнул. Действительно — появилась нужда уменьшить вес паровой машины для летающих судов, и вот пара инженеров взяли и придумали конденсатор. А ведь это прямой путь к рекуперации.

— А что, если нам и воздух зря не тратить? — осенило меня.

— Что вы имеете в виду? — сразу подобрались оба инженера.

— Горячий воздух выходит из трубы и теряется почем зря, а что, если мы будем подогревать им входящий воздух?

— Нет, — тут же покачал головой Леер. — Тут же смысл, что цилиндр ходит на разнице горячего и холодного воздуха. Не будет одного, не будет и движения.

— Подожди! — остановил его Достоевский. — Мы же не в цилиндрах будем его греть, а перед котлом! Так потери температуры станут гораздо меньше. Будем тратить меньше угля, прыгать значения меньше станут. Ваше благородие, разрешите попробовать?

— Разрешаю, — кивнул я. — Но сначала — вы мне все рассказали, что хотели?

— Нет, — Леер почесал под глазом. Генрих Антонович был явно расстроен, что его напарник первым ухватил суть моей идеи. — Еще мы пытались создать паровую турбину. Помните, вы рисовали нам схему с роторами и статорами? Не получилось. Вроде бы начало раскручиваться, но потом сталь в хвосте поплыла от температуры, и все разлетелось на куски. Хорошо, что мы за броней Руднева прятались.

Ну вот, как и ожидалось, с новыми двигателями пока все было сложно. Но… Если у меня появился специалист по металлам, то теперь-то мы точно справимся.

— А вы слышали об Анри Бессемере? — задал я неожиданный вопрос. Или не очень неожиданный.

— Он в 1839-м придумал прессовать графит. Мы как раз его машинку нашли на складе, чтобы делать нити для лампочек, — выдал Достоевский.

— А еще он придумал стекло на валах раскатывать и потом резать, но идея оказалась не очень удачной, — добавил Леер, а я только вытаращил глаза. В наше-то время стекло как раз так и делали.

— Что-то еще? — на всякий случай я повторил вопрос.

— Точно! Центробежный насос! — вскинулся Генрих Антонович. — Я же читал в журнале про это его изобретение. Его можно сделать меньше насоса Вортингтона, и нам как раз подойдет.

— Кажется, он еще работал над идеей литья пушечных стволов… Но про такие вещи обычно не пишут, — добавил Михаил Михайлович.

И оба инженера уставились на меня, ожидая, кто же назвал правильный ответ. Вот только его, похоже, еще не было, причем не только у них, но и у самого Анри Бессемера. Что ж, тем лучше. В таком деле даже год преимущества может дать очень много. А бессемеровскую сталь мы сможем получить гораздо быстрее, чем если решим развернуть полноценные мартеновские печи.

— Я говорил о его идее выплавлять сталь из чугуна за счет реакции насыщения ее кислородом. Так что турбину придется все же собрать, — я улыбнулся. — Сначала для нашего конвертера. А как получим нормальную сталь, так и для нового двигателя. Так что придется хорошо поработать.

— Есть хорошо поработать!

Глава 11

— Я настаиваю! Перемирие нужно прекращать! — Корнилов ходил из стороны в сторону, и Меншиков с недовольством следил, как на речи адмирала реагируют великие князья. Молодежь! Столько людей занималось их воспитанием, а они все о подвигах мечтают.

Александр Сергеевич поплотнее запахнул домашний халат и поглубже засунул ноги в теплые шерстяные тапочки[10]. Пока все входили, в комнату налетело слишком много холодного воздуха и стало зябко. Можно было бы переодеться, но Меншиков любил использовать этот домашний образ, чтобы сбить настрой своих слишком горячих посетителей.

— Согласен, — генерал Горчаков, приглашенный на собрание, неожиданно поддержал Корнилова. Наверно, впервые с момента их встречи на этой войне. — Враг вероломно напал на Керчь. Если бы не самоотверженные действия эскадры Новосильского, город мог пасть. А это не только потеря поставок по морю, которые нам так пригодились, но и перерезание сухопутных артерий. Такое нельзя оставлять безнаказанным.

Меншиков оценил речь Петра Дмитриевича — недаром ходили слухи, что тот нацелился на место в Государственном совете[11]. Как он ловко не заметил роль летающей станции Щербачева, чтобы все главные подвиги воздушных сил начались уже после его назначения. Или формулировка «город мог пасть» при том, что все батареи Керчи были уже подавлены. Словно не так уж и велика ошибка Вульфа, друга Горчакова, оставившего город.

— Александр Сергеевич, что вы думаете? — великий князь Николай старался казаться невозмутимым, но Меншиков уже достаточно узнал его, чтобы не сомневаться: третий сын царя хочет действовать. Хочет, но после мясорубки Инкермана все-таки сдерживает свои желания. Да, этот опыт точно пошел ему на пользу.

— У нас нет доказательств причастности англичан к этой атаке, — напомнил Меншиков. — Таким образом, если мы первыми нарушим перемирие, то дадим Англии и Франции право говорить о нашем вероломстве.

— Как будто они станут делать нам больше пакостей! Или войну объявят? — не сдержал иронии Корнилов.

— С ними ничего не изменится, — Меншиков оставался предельно серьезен. — Но вот партии войны в Австрии и Пруссии получат новые аргументы, чтобы склонить на свою сторону остальных. Стоит ли локальный успех в Крыму, даже если неожиданной атакой мы уничтожим весь экспедиционный корпус и поддерживающий его флот, того, что против нас выступит объединенная армия Европы? Как в 1812-ом?

— Для этого и стоит армия на Дунае, чтобы остановить эту угрозу, — напомнил Николай.

— И это очень разумное решение императора, которое позволило нам до сих пор удерживаться на грани большой войны, — ответил Меншиков. — Вот только решение о том, чтобы перейти эту грань, а нарушение перемирия — это почти гарантированное вступление в войну новых участников, должен тоже принимать именно он.

Великий князь Михаил, который все собрание просидел молча, еле заметно