Русская война 1854. Книга третья - Антон Дмитриевич Емельянов

Неожиданно я понял, что, как и у Петрушевского, у меня есть любимые изобретения, где дело стопорится, и нелюбимые, где прогресс, наоборот, идет семимильными шагами. Так, после наладки процесса выплавки стали, когда я помог собрать и настроить станок для ее проката, выход готовых паровых машин и броневых пластин резко ускорился. И Иван Григорьевич не упустил своего, превращая в реальность то, что мы порой просто обсуждали.

Вот и сейчас Руднев утащил меня из мастерских, чтобы показать свое детище.

— Эдуард Иванович, Владимир Алексеевич, — я поприветствовал Тотлебена и Корнилова, неожиданно присоединившихся к нам. Или не неожиданно? Кажется, Руднев говорил, что, как и я раньше, тоже хочет устроить показ.

— Судя по вашему виду, вы тоже не знаете, что нас ждет, — Корнилов оценил выражение моего лица. Кстати, в последнее время адмирал стал больше обращать внимание на такие мелочи, и, не знаю, поможет ли это ему в сражениях, но вот чтобы не сожрали придворные акулы — это точно.

— Григорий Дмитриевич помогал мне идеями, да и все материалы — тоже только его заслуга, — Руднев и не подумал перетягивать одеяло на себя. Хотя стоило бы!

Мы как раз поднялись на вершину холма рядом с Малаховым курганом, и я не узнал нашу линию обороны. Во-первых, даже местная каменная почва была вскопана и насыпана валом, отгораживающим наши позиции от противника. Во-вторых, за этим валом шел почти километр настоящей железной дороги. Разом стало понятно, зачем люди капитана почти неделю таскали на переплавку весь найденный в городе лом.

И, главное, рядом со всем этим безобразием стоял настоящий бронепоезд. Пять платформ: одна ведущая, вторая с углем и водой, еще три с орудиями. Причем выглядели они очень необычно.

— Почему у вашего поезда четыре трубы? — первым озвучил главную странность Тотлебен.

— Как вы знаете, наши паровые машины небольшие и гораздо менее мощные, чем обычно ставят на поезда, — Руднев начал издалека. — Мы могли бы заказать более крупную их версию, но ее бы пришлось ждать, отвлекать силы от массового производства… И капитан Щербачев однажды сказал: так ставь по машине на каждое колесо. Я и подумал, почему нет, и сделал.

— А как вы синхронизируете скорость оборотов? Чтобы колеса работали одновременно? — тут же спросил я, потому что на дирижаблях нам эту проблему так и не получилось решить.

— Так поставили центробежный регулятор Уатта, — пожал плечами Руднев. — Твой парень, Достоевский, его и настроил.

Мне захотелось треснуть себя по лбу. Ну, действительно, ведь все так просто.

— Прибью засранца, — выдал я грозно, но потом улыбнулся. — На самом деле у себя мы с этим вопросом просто в тупик зашли. А тут, не задумываясь, взял и сделал. Так что спасибо тебе, Иван Григорьевич, теперь не только бронепоезд, но и «Севастополь» станет лучше и надежнее.

Руднев довольно улыбнулся и продолжил свой рассказ.

— Четыре машины выдавали достаточно мощности для одной платформы, но после замены их на турбины мы смогли увеличить длину состава. Теперь у нас размещается полноценная крупнокалиберная батарея, а также запас воды, угля и снарядов для целого дня сражения.

— Насколько хороша получилась броня? — Корнилов спросил о том, что могло пригодиться и на море.

— Двадцать четыре фунта держит почти в упор, — ответил Руднев. — Пули вообще не замечает.

— А более крупные калибры?

— Тридцать два фунта могут повреждать броню. Три-четыре попадания в одно место, и будет пробитие, — Руднев ничего не скрывал. — Ядра в сорок и больше фунтов смогут сорвать целый лист брони, но шансы подвести такое орудие на расстояние удара не слишком велики. Важно понимать, что поезд — это орудие защиты, а не нападения.

— То есть толщину брони можно увеличить? — уточнил Тотлебен.

— Можно, — недовольно ответил Руднев. — Но нужно помнить, что мы ограничены мощностью двигателей. Если навесим слишком много, то поезд потеряет или огневую мощь, или автономность. Текущая же конфигурация мне кажется оптимальной.

— Кстати, каркас под броню жесткий или гибкий? — я решил уточнить технические детали.

— Гибкий. На жестком сталь гораздо хуже держит тяжелые калибры.

— А как насыпь сделали?

— Так что тут сложного? — отмахнулся Руднев. — Прицепили к поезду сбоку плуг и перекопали все за пару проездов.

Я после такого аж замер. Действительно, что тут сложного… В стране миллионы крестьян, которых в ближайшие годы не раз будет ждать голод, а я могу помочь им с этим и даже не подумал. Кажется, в рекомендации по вариантам использования наших двигателей придется включать еще один пункт. Как и мне… Я бросил взгляд на задумчивого Корнилова, который мечтательно смотрел на бронированную машину, и понял. На море такие тоже появятся очень скоро.

Тем же вечером мы сидели с Ильинским и Волоховым, обсуждая коммерческую часть всего нашего производства. Учитывая, что на ЛИСе работало уже под тысячу человек — благо, разбивая производство на короткие циклы, мне требовались не такие уж и высокие компетенции от будущих работников — выпущенных двигателей накопилось уже прилично. А первое поколение пускать на военную технику уже не имело смысла.

— То есть мы отправляем всю эту партию в Ростов вместе со следующим выездом эскадры Новосильского… Все сто двадцать штук, — задумчиво почесывал голову Волохов. — А вместе с двигателями идут обученные торговые представители, как у американских торговцев, так?

— Именно, — кивнул я. — Лейтенант Лесовский уже работает над их обучением. Мы же со своей стороны подготовим брошюры с вариантами использований двигателей. Для производства, для самоходных повозок, для развлечения или для дела, неважно.

— Мне кажется, император больше бы одобрил, если бы мы выдавали паровые машины прежде всего тем, кто сможет принести пользу Отечеству, — Волохов все еще сомневался, уж слишком новомодной оказалась для него эта задумка.

— И это было бы правильно, соберись мы остановиться, — начал я, а потом попробовал объяснить, чего на