Ты знала - Эшли Одрейн

Я знала, что следует спросить дальше.

– Как Вайолет?

– У нас все будет в порядке. Иди, развейся. – Я соединила детали пазла и заставила себя взглянуть на Вайолет. Она не подняла взгляда. У тебя был очередной корпоратив. В последнее время их стало больше. Ты принарядился: надел пиджак, заправил ремень в джинсы.

– Вылитый красавец, – похвалила я.

– Все тот же парень, за которого ты вышла замуж, – отозвался ты.

Я не могла сказать того же о себе, и мы оба это знали.

Пазл на тысячу кусочков с изображением Cолнечной системы появился во время моего отсутствия. Пока меня не было, за Вайолет присматривали твои родители. После гибели Сэма мы с твоей матерью почти не разговаривали, хотя она часто звонила узнать, как дела, предложить помощь, сказать, что думает обо мне. Она не знала, как вести себя со мной, а я не знала, как вести себя с вами. Они уехали до моего возвращения, оставив свежеиспеченное печенье. Когда я вошла в дом, с Вайолет была няня. Ее глаза покраснели и опухли. Мы обнялись. Мне тут же вспомнился Сэм и сладкий запах, остававшийся на нем после нее.

Три дня. Ровно столько времени прошло с моего возвращения, прежде чем Вайолет со мной заговорила. С момента смерти Сэма миновало семь месяцев. Она начала собирать Нептун, я трудилась над Юпитером. В конце концов мы встретились в районе Cолнца.

– Почему ты уехала?

– Чтобы почувствовать себя лучше. – Я передала ей недостающий кусочек пазла. – Я скучала по тебе.

Она вставила кусочек на место и взглянула на меня. Многие говорили, что Вайолет выглядит старше своих лет; теперь я это заметила. Ее глаза стали темнее. В доме все изменилось, решительно все. Я первой отвела взгляд. К горлу подкатила тошнота. Я судорожно сглотнула и убежала в уборную.

Когда я вернулась, пазл был отодвинут в сторону. Вайолет читала книгу в своей комнате. Наверняка она слышала, как меня выворачивает в туалете.

– Почитать тебе?

Она помотала головой.

– После ужина что-то с животом неладно. А ты как, нормально?

Она кивнула. Я села в изножье кровати.

– Может, поговорим?

– Хочу, чтобы ты ушла.

– Из комнаты?

– Вообще. От нас с папой.

– Вайолет…

Она перевернула страницу.

К глазам подступили слезы. Я возненавидела свою дочь. Мне отчаянно хотелось вернуть сына.

Когда мама нас бросила, папа вел себя так, будто ничего не случилось. Ему не пришлось прилагать к этому никаких усилий – мама принимала все меньше и меньше участия в нашей жизни и в основном наблюдала за нами со стороны, будто смотрела надоевшее кино, которое давно собиралась выключить.

Единственное, что изменилось после маминого исчезновения, – папа переложил мою зубную щетку и расческу в верхний ящик комода, запачканный косметикой и липкий от лака для волос, вечно подтекавшего из флакона. Теперь мне не приходилось хранить вещи под раковиной рядом с отбеливателем; это означало, что у меня появились новые обязанности, но я не знала, в чем они заключаются.

По пятницам папа приглашал приятелей играть в покер. Я уходила к миссис Эллингтон, болтала с Томасом, смотрела кино и жевала попкорн, пока она не выключала телевизор и не провожала меня домой. Обычно я тут же шмыгала к себе в комнату, но однажды вечером задержалась в коридоре и прислушалась. Дом пропах крепким одеколоном, пивом и вяленой говядиной – папа на всю ночь оставлял открытым окно в кухне, так что утром не особенно воняло.

Я не возражала против подобных посиделок, когда дом был полон мужчин и их запахов. В такие вечера папа, казалось, становился самим собой. После смены он позволял себе всего один стакан скотча, не больше, зато его гости себя не ограничивали. В тот вечер они неразборчиво ругались. Кто-то грохнул кулаком по столу, по кафельному полу зацокали фишки для покера.

– Хватит водить меня за нос, – произнес отец незнакомым, сдавленным голосом.

– Это твоя жена водила тебя за нос, жалкий ты слабак. Неудивительно, что она сбежала.

Папа встал, дрожа от ярости, но тут заметил меня. От страха я словно приросла к месту. Он велел мне немедленно отправляться к себе. Кто-то опрокинул бутылку, стоявшую на журнальном столике. Один из папиных приятелей сказал: «Ладно, парни, пора по домам». А другой добавил: «Не бери в голову, Себ, он, видно, выпил лишнего».

Утром папа извинился передо мной за то, что мне пришлось услышать. Я пожала плечами и спросила:

– Ты о чем?

– Иногда люди могут говорить про тебя гадости, Блайт, но это неправда. Правда в том, кем мы сами себя считаем.

Я пила апельсиновый сок, папа – кофе. Я решила, что он гораздо лучше своих приятелей, и все же слово крепко запало мне в память – «слабак». Жалкий ты слабак. Папа никогда не настаивал на своем, ни разу не запретил маме ездить в город. Мне вспомнилась мокрая тряпка, свисающая с его головы, кровь в туалете, телефонный звонок незнакомого мужчины, мамины таблетки, разбитые тарелки. Как безропотно он переселился на диван в гостиную.

Я ненавидела маму за то, что она бросила папу, однако, судя по всему, он и не пытался ее остановить.

Я снова начала писать. Все, написанное до смерти Сэма, отправилось в мусорную корзину. Мой мозг изменился, теперь он работал на другой частоте, чем до. До. После. Слог приобрел четкость, предложения стали короче, резче, словно абзацем можно убить. Каждая страница пылала гневом. Я писала о том, чего не знаю. О войне. О первопроходцах. Об автомастерских. Я отправила первый рассказ в литературный журнал, в котором печаталась раньше. Ответ редактора был краток, как и мое сопроводительное письмо, но мне стало легче: такое же облегчение я испытывала, размазывая кровь по животу через неделю после гибели Сэма. Идите в жопу. Все равно я писала не для вас. Пустая, никому не нужная работа, но она помогла мне заполнить бесконечные часы.

Я пристрастилась ходить в соседнюю кофейню; там всегда было тихо – никакой музыки, а кофе подавали в кружках размером с ведро. Ты терпеть не мог это заведение, поэтому я ходила туда одна, чтобы писать. Мне часто встречался мужчина лет на семь моложе. Он без перерыва печатал на ноутбуке. Мы оба предпочитали сидеть в углу, подальше от двери. Я обратила внимание, как он вешал куртку на спинку стула, – из толстой окантовки капюшона получалась отличная подушка под спину, – и стала вешать пальто точно так же.

Однажды с ним пришли двое, пожилая пара: у него огромный нос, у нее пронзительные черные глаза. Он усадил их за стол, принес два кофе и круассан, положил каждому салфетку, словно обслуживал постоянных клиентов в дорогом ресторане.

Он купил свой первый дом! Эта новость меня взбудоражила. Он показывал гостям фотографии на телефоне: вот кухня, вот ванная, а здесь… здесь будет детская. У него родится ребенок! Как мой Сэм. Мне хотелось, чтобы он взглянул на меня. Я бы улыбнулась ему, пусть знает – мне не все равно, я рада, что он любит и любим.