Ты знала - Эшли Одрейн

– Не хочу маму-львицу. Ненавижу маму.

Я взглянула на тебя и со вздохом отвернулась. Не надо обострять. Сэм заплакал. Вайолет достала кролика, которого он уронил между сиденьями, и протянула ему. Ты похвалил ее: «Вот умница».

Нос у нее обгорел на солнце – кто бы мог подумать, что в феврале нужен крем от загара? Я выдавила из полупустого тюбика немного крема и помазала ей нос, а потом сосчитала вслух веснушки, надеясь продлить редкий момент близости. Вайолет смотрела так, будто впервые услышала, как произносятся цифры. Мне почудилось, что ей хочется обнять меня, и все мое тело сжалось, готовясь принять ласку, однако она отвела взгляд.

Вайолет внимательно наблюдала, как я купаю Сэма перед сном, потом села рядом со мной на пол и погладила ему животик. «Он ведь хороший малыш, правда?» – спросила она. Я позволила ей надеть Сэму пижаму – урок терпения для нас обеих, но она так редко предлагала помощь, что я решила ее поощрить. Закончив, она произнесла: «Сэмми мне больше не нужен». Я сердито щелкнула языком и пощекотала Сэма. Он улыбнулся Вайолет и задрыгал пухлыми ножками. Тем не менее она поцеловала его, уселась на унитаз с закрытой крышкой и принялась наблюдать, как я протираю ему десны.

– Опять режутся зубки, – пояснила я. – У тебя зубы выпадают, а у Сэма растут. Скоро у него будет их больше, чем у тебя.

Вайолет пожала плечами и ушла к тебе.

Вечером ты был необычайно ласков. Перед сном мы вместе заглянули сначала к Вайолет, потом к Сэму, умиляясь на них, спящих.

В тот день мы вышли на улицу раньше обычного. За завтраком никто не запачкался, Вайолет без скандала позволила расчесать ей волосы, и мне не пришлось выкрикивать слова, которые не полагается говорить маленьким детям: Давай живей! Мое терпение кончилось! Утро выдалось на удивление мирным.

Мы редко ходили куда-то втроем в будний день, но школу Вайолет закрыли на профилактику, так что мы отправились в парк, а по пути заглянули в кафе к Джо. Тот, как обычно, поболтал с Вайолет, пока я добавляла мед в чай. Джо помог мне перенести коляску через две высокие ступеньки у выхода, помахал нам на прощанье, и мы направились к пешеходному переходу. В лицо дул свежий зимний ветер.

Мы ежедневно пересекали этот оживленный перекресток, по выходным даже по нескольку раз. Все вокруг, вплоть до трещин в асфальте, было до боли знакомо. Так и вижу граффити на красной кирпичной стене через дорогу.

Загорелся красный свет. Сэм в коляске разглядывал автобусы, мы с Вайолет молча ждали. Обычно перед переходом я брала ее за руку, несмотря на отчаянное сопротивление: она вырывалась, я держала ее мертвой хваткой, и мы стояли на переходе, словно непримиримые враги. Но в тот день у меня не было настроения спорить, хотелось сохранить приятное ощущение легкости.

– Осторожнее, машины едут, – сказала я, придерживая коляску рукой. Сэм протянул ручки к Вайолет; ему хотелось выбраться наружу. Я поднесла к губам стакан с чаем. Слишком горячо. Теплый пар согрел щеки. Вайолет смотрела на меня, будто собираясь о чем-то спросить. Когда мы перейдем? Может, вернемся и купим пончик? Я подула на чай, поставила стакан в держатель на ручке коляски, погладила Сэма по голове, словно напоминая – мама рядом. Потом взглянула на Вайолет и снова взяла стакан с чаем.

Вдруг она вынула руки из карманов, потянулась ко мне и резко толкнула под локоть. Горячая жидкость обожгла шею, потекла вниз.

– Вайолет! Что ты наделала?

Я схватилась за обожженную грудь. Коляска с Сэмом покатилась на проезжую часть.

Никогда не забуду, как Вайолет на меня смотрела.

Я по звуку поняла, что произошло.

Коляска смялась в лепешку.

Сэм умер надежно пристегнутым.

У него не было времени подумать обо мне или удивиться, куда я подевалась.

Помню крошечное изломанное тельце в темно-синем полосатом комбинезоне. Я тогда еще подумала, что мне придется забрать кролика Бенни домой без Сэма, и прикидывала, как вытащить игрушку из груды покореженного хлама, потому что Сэм вечером без него не заснет.

Я потрясенно смотрела на заниженный бордюр и желобок рядом с тротуаром. Почему коляска не остановилась? Вчера светило солнце, лед растаял, дорога была сухая. Мне каждый раз приходилось с усилием выталкивать коляску из этого желобка, я точно помню. Или нет?

Я перевела взгляд на Вайолет. Когда я выронила стакан, она схватилась за ручки коляски. Я видела ее розовые варежки за мгновение до того, как коляска выкатилась на дорогу. Ярко-розовая шерсть на черной резине. Я закрыла глаза и потрясла головой, стараясь прогнать виде́ние.

Не помню, что было дальше. Не помню, как мы очутились в больнице. Не помню, как я смотрела на Сэма, как прикасалась к нему. Наверное, я высвободила его из-под обломков коляски, сидела с ним на холодном асфальте и целовала, надеясь вернуть к жизни.

А может, я просто стояла на тротуаре и в оцепенении смотрела на желобок.

За рулем внедорожника была женщина с двумя детьми такого же возраста, как и мои. Она честно ехала на зеленый свет. При виде коляски водители, едущие в другую сторону, ударили по тормозам, а она не успела. О чем она думала в тот момент? Может, пела вместе с детьми или отвечала на их бесчисленные вопросы. Или улыбалась своему малышу в зеркало заднего вида. Или, слушая детские вопли, мечтала оказаться где угодно, лишь бы не здесь.

Мне хотелось, чтобы болело сильнее, совсем как в момент гибели Сэма. Иногда боль утихала, будто я умерла вместе с ним. Я часами перебирала его вещи, надеясь, что боль вернется, и плакала от того, что ничего не чувствую. Через несколько дней боль возвращалась, однако в результате становилось намного хуже. Аромат бананового кекса, доносившийся из соседнего дома, вгонял в ступор – я ощущала запахи, у меня текла слюна, у соседки все хорошо, раз она решила с утра испечь детям банановый кекс. Я была в оцепенении: из-за нехватки боли я испытывала именно блаженное оцепенение. Позже я буду молиться, чтобы это ощущение вернулось ко мне. Несмотря на то что боль приносила некоторое удовлетворение, я знала, что не переживу ее.

Когда ты приехал к нам в больницу, то сразу же сгреб Вайолет в охапку и крепко обнял. Потом взглянул на меня, хотел что-то сказать – и не смог. Мы оба заплакали. Вайолет высвободилась из твоих объятий. Ты подошел ко мне. Я опустилась на землю, к твоим ногам.

Вайолет молча наблюдала за нами. Потом приблизилась, положила руку мне на голову.

– Мама выпустила коляску из рук, и Сэма сбила машина.

– Знаю, милая, знаю, – сказал ты.

Я не могла на вас смотреть.

Появились полицейские. Они хотели сообщить тебе то, что уже объяснили мне. Водителю не станут предъявлять обвинение. Нужно принять решение, как быть с телом нашего сына и его органами. По меньшей мере три из них пригодны для трансплантации, их можно пересадить другим детям, чьи матери лучше выполнили свой долг и сохранили жизнь своим малышам.