Армяне в Турции. Общество, политика и история после геноцида - Талин Суджян

против армянского населения. В целом санджак имел особенный статус в глазах правительства благодаря его прошлому и демографическому профилю. Статья Завена Биберяна (Zaven Biberyan) «Довольно – значит довольно» (Al – Ge Pawe) кратко затрагивает вопрос Хатая и антиармянской ненависти, распространявшейся через газеты:

Мы все еще помним то время, когда Хатай был аннексирован Турцией. Не проходило ни дня, чтобы в газетах не появлялся антиармянский текст. Стоит – пусть в Китае – мужчине по имени Маргос убить женщину, как эхо донесется до Хатая, а статьи об этом будут написаны на языке ненависти и полны ярости по отношению к армянам Хатая[378].

Поскольку санджак Александретта до 1938 г. был сирийской территорией, армянская община, проживавшая в Муса-Даге, находилась в ведении католикосата Великого дома Киликии, который был перенесен в Антелиас под Бейрутом. И священник санджака назначался католикосатом; он сохранил свое место и после аннексии. В связи с его визитом в Стамбул в 1947 г. одна статья сообщила, что отец Гевонт Картунян (Ghewont Kartunyan) живет в деревне Вакыф в качестве священника церкви «Сурп Асдвадзадзин» (Surp Asduadzadzin) и что он является духовным лидером 500 армян этого региона[379].

Демографические вопросы были весьма важны для государства. Документ из Государственного архива республиканской эпохи в Стамбуле показывает, что правительство продолжало внимательно следить за демографическими изменениями и при этом обращать особое внимание на немусульманское население. Отчет Центрального статистического управления показывает, что правительство запросило после переписи 1927 г., а затем в 1930 г. – на этот раз от Полицейского управления, еще один отчет по «нетурецкому» населению[380] и по немусульманам[381]. Поскольку результаты обоих отчетов сильно различались, премьер-министр Исмет Инёню (Ismet Inönü) запросил у Центрального статистического управления третий отчет с подробными данными по обеим группам населения. Чиновник, готовивший отчет, подтвердил, что он лично встречался с сотрудниками, которые собирали информацию, при этом он установил, что Полицейское управление использовало метрические книги, которые считались недостоверными, поскольку некоторые смерти и рождения, а также некоторые из новоприбывших не были зарегистрированы. Отчет состоит из двух разделов. В первом разделе рассматриваются нетурки, обозначаемые как «расовые национальности»[382]. Сбор данных происходил в основном на разговорном языке, то есть на родном языке. Автор отчета пытался, безуспешно, выяснить, действительно ли в то время в стране происходило увеличение населения разных национальностей. Что касается немусульман, автор доклада устанавливает, что религиозная категоризация в Управлении полиции была неточной, поскольку такие категории, как «славянский», «молоканский» или «болгарский», были классифицированы как религиозные. И наоборот, православная вера в отчете Полицейского управления не была упомянута. Поэтому автор отчета подчеркивает, что результаты переписи населения нельзя сравнивать с теми данными, которые были поданы Управлением полиции. Он заключает, что для сбора актуальных данных потребовалась бы новая перепись. Во времена погромов во Фракии против еврейского населения в 1934 г. и последовавшего тогда исхода, ежедневная газета Cumhuriyet написала в одной статье о двух темах: прибытии новой волны 50 000 мусульманских мигрантов в Турцию, их переселении[383] и процессе их натурализации, с одной стороны, а с другой стороны – о принятых мерах по реорганизации реестра рождений и смертей. Согласно статье, по новым правилам, вступившим в силу в конце февраля 1934 г., новые рождения и смерти будут отныне тщательно регистрироваться, и штат сотрудников, соответственно, увеличен[384], вторая перепись населения после основания республики была, как известно, проведена в 1935 г.

Другую интересную информацию по демографическим вопросам мы видим в Постановлении Совета Министров от 25 августа 1949 г. В нем было аннулировано турецкое гражданство у 250 человек, либо покинувших санджак в направлении Сирии и Ливана, не воспользовавшись своим правом на плебисцит, либо поменявших гражданство, не испросив разрешения[385].

Установление и укоренение отрицания

До сих пор я пыталась показать в общих чертах реальную жизнь армян в Стамбуле и в провинциях, подчеркивая пересечения социальных и официальных практик, порождающих, на мой взгляд, постгеноцидный габитус отрицания. Я подчеркивала ограничения, касавшиеся права на определенные профессии, на передвижение, на культурное самовыражение и религию: немусульмане в целом и армяне в частности пребывали по-прежнему в фокусе внимания государственной политики экономического уничтожения. Составными частями этого габитуса были налог на имущество, уничтожение людей в трудовых лагерях Yirmi Kura Askerlik, социальное давление, которому ежедневно подвергались армяне, а также нормальность или обыденность похищения женщин. Расистские атаки, направленные на остававшихся немусульман, были как в провинциях, так и в Стамбуле явлением повседневным, а за отсутствием юридических последствий имели возможность разрастаться все больше и больше вплоть до сегодняшнего дня[386]: «очернение турецкости» представляло собой уголовное преступление, тогда как оскорбление любой другой идентичности таковым не являлось. Государственная политика не рассматривала расистские нападения как уголовное преступление и тем самым предоставляла им все больше места. На протяжении десятков лет отрицание – и не только геноцида – стало систематической практикой и важнейшей опорой, на которой покоятся суверенитет государства, его идеология, формирование общества, а также культурные и экономические меры государства. Как я покажу на следующих страницах, официальное отрицание означало тотальное замалчивание всех вышеупомянутых практик. Не только геноцид, но и все связанные с ним меры – такие как налог на имущество или подневольный труд в Yirmi Kura Askerlik – десятилетиями оставались табу, только недавно ставшими предметом тематизации, однако все еще не признаны и не осуждены и даже не рассматриваются как основание для возмещения ущерба.

Дискуссия об отрицании геноцида должна вестись на уровне государства и его вытекающей отсюда политики, уже с 1916 г. непрерывно и свободно осуществлявшей публикации. На их основе отрицание постоянно воспроизводилось в течение последующих ста лет. Речь Талаата на Конгрессе комитета «Единение и прогресс»[387] 1917 г. и Османский государственный отчет, опубликованный как на французском, так и на османском языках[388], являются важнейшими документами, основой, на которую отрицание должно было опираться в последующие годы. На этом нарративе смогла быть построена теория удара ножом в спину; она была подкреплена фотографиями, на которых были изображены армяне с большим количеством оружия. Выборочно были представлены переписка и высказывания известных армянских деятелей; поводом для дискуссий стало содержание образования в армянских школах, литературные заготовки «переводились» как улики, и все это должно было показать теоретическую подоплеку враждебности армян в отношении Османской империи. Затем, была прослежена история политических партий; отслеживались действия патриархов или их упущений, и оба эти пути также были нужны, чтобы подтвердить роль армян как непримиримых «внутренних врагов», которые ради защиты империи должны были быть отправлены в изгнание.