Акушерка Аушвица. Основано на реальных событиях - Анна Стюарт

class="p1">Лучше всего получилась «родильная палата» – длинная кирпичная печь, которая тянулась вдоль всего барака и топилась с обоих концов. Летом печь никогда не топили, но она была длинной, доступной со всех сторон и приподнятой – гораздо лучше того жалкого стула, которым они пользовались в блоке 17. И все же зрелище было довольно жалким. В душе Аны зародилась надежда: если этим офицерам нужны их младенцы, они смогут помочь.

– Условия для матерей здесь очень тяжелые, – осторожно сказала она.

Женщина резко кивнула.

– Вот почему ценных младенцев следует забрать как можно быстрее. Мы будем регулярно вас посещать. Сестра Клара заверила, что обеспечит спасение перспективных детей.

– Перспективных? – переспросила Ана.

– Блондинов, – отрезала женщина.

Ана посмотрела на Эстер. Девушка инстинктивно коснулась своих необычно светлых волос, которые уже отросли золотистыми прядками. Неужели Бог услышал ее молитвы?

– Вам нужны все светловолосые младенцы? Даже еврейские?

– Не глупи, Ана, – рявкнула Клара. – Кому нужны?..

Офицер сделал резкий жест, и Клара заткнулась на полуслове.

– Если младенцы светловолосы, – надменно произнес он, – они не могут быть евреями.

Странная логика, но Ана не обратила внимания.

– А матери? – осмелилась спросить она, но офицер с отвращением помотал головой.

– Нет, только не матери. Для них могла быть надежда, но они подверглись слишком сильному еврейскому влиянию, чтобы стать свободными. Мы должны разрушить этот порочный круг. – Он огляделся вокруг. – Уверен, любая еврейская мать будет счастлива, если ее ребенок сможет жить как добрый немец в свободном рейхе.

Еврейские матери, стоявшие перед нарами, и их польские, русские и греческие подруги по несчастью отпрянули, услышав эти слова, но эсэсовец этого не заметил.

– Покажите нам младенцев, – приказал он. – Мы должны выбрать.

Женщины нервно переглянулись, но Клара уже пошла вдоль шеренги, отправляя тех, чей срок еще не пришел, обратно на нары, а женщин с детьми на руках выводя вперед. Офицеры шли следом за ней, как инспекторы качества на конвейере. Ана почувствовала, как напряглась Эстер. Они с ужасом смотрели на происходящее.

– Этот! – заявил офицер, указывая на польского мальчика с волосиками цвета соломы. Ребенок родился всего четыре дня назад.

Клара выхватила ребенка у матери и понесла его следом за офицером. Несчастная мать рухнула в объятия узниц.

– И эта.

Русская девочка. На сей раз мать знала, что произойдет, и попыталась сопротивляться. Но было ясно, что Клара, скорее, оторвет ребенку ручку, чем уступит. Матери пришлось подчиниться.

– И, конечно же, вот эта!

Офицер сам забрал ребенка. Эта девочка родилась рано утром, и волосики ее были очень светлыми, почти беленькими. Мать была еврейкой. Только благодаря тому, что Клара обожала сидеть на солнышке, девочка прожила так долго. Теперь же ее украдут – нет, она не погибнет в ведре, но будет жить в семье нацистов. Ана уже не знала, что хуже. Офицер смотрел на ребенка почти с нежностью, потом перевел взгляд на мать, темноволосую женщину, все еще не оправившуюся после долгих родов. Мать беспомощно дрожала под его взглядом.

– Как ты смогла произвести на свет такого ребенка? – ядовито спросил эсэсовец.

– Мой… мой муж из Норвегии, – пробормотала мать.

– А! Смесок. Что ж, отлично, отлично… Не бойся, твой ребенок попадет в хороший дом.

Он потрепал мать по голове, словно забирал у нее какую-то безделушку, и двинулся дальше.

– Нет… нет… точно нет… гмммм…

Он дошел почти до конца шеренги, но детей оказалось слишком мало. Он указал на младенца с волосами цвета мокрого песка и нахмурился:

– Что думаете, ауфзеерин Вольф?

Эсэсовка взъерошила волосы малыша, словно проверяя, настоящие ли они, и пожала плечами.

– Сойдет, гауптштурмфюрер Майер. Когда мы смоем этих грязных еврейских вшей, волосы могут посветлеть. Гиммлер в ярости, что эти красные ублюдки убивают наших парней. Думаю, в центре не будут слишком присматриваться. Мы его берем.

С этими словами она схватила ребенка и понесла его, держа на вытянутых руках, словно он мог ее испачкать – а он действительно мог, поскольку никто не обеспечил акушерское отделение хоть каким-то подобием подгузников. Младенец вел себя тихо, но мать кинулась на Вольф и вцепилась в ее ноги так, что та чуть не упала.

– Пожалуйста, – умоляла женщина, – пожалуйста, не забирайте моего ребенка!

– Ты хочешь оставить его здесь? – скривив губы, спросила Вольф, оглядываясь на грязный барак.

– Я хочу оставить его у себя! Он мой!

Вольф пожала плечами.

– А ты, боюсь, моя. Отцепись, пока я не велела тебя забрать.

Но бедная женщина не отпускала ее ноги. Клара держала двух младенцев, и никто не мог ее заставить.

– Mein Gott! – воскликнул Майер, вытащил пистолет и выстрелил женщине в голову.

Женщина осела у ног эсэсовки. Ауфзеерин Вольф фыркнула, высвободилась из ослабевших рук узницы и ушла, не оглянувшись.

– Мы еще вернемся, – сказала она, остановившись в дверях. Темный силуэт ее четко вырисовывался на светлом небе. – Подберите нам хороших детей.

– Разумеется, – кланяясь, ответила Клара. – Это честь для нас.

– Конечно, – кивнула Вольф, и они ушли.

В бараке повисла тяжелая тишина. На полу валялся труп несчастной матери, которая не совершила никакого преступления, – просто пыталась сохранить собственного ребенка.

– Что?! – рявкнула Клара. – Веселитесь! Вы должны радоваться – хотя бы ваши дети теперь в безопасности.

– В безопасности? – заплакала русская. – Если они окажутся у этих нацистских дьяволов, это будет безопасность? А что, если они превратят моего ребенка в такое же чудовище? Что, если они привьют моей дочери свои безумные идеи и обратят против собственного народа? Что же это за безопасность?!

Она бросилась к дверям, остальные за ней, но эсэсовцы уже уехали на своей блестящей машине с четырьмя младенцами. Навстречу им ехали три огромных грузовика, направлявшихся к блоку 25. Женщины замерли. Они видели, как Ребекка Хаим, прижимая к груди ребенка, со спокойным достоинством поднялась в первый грузовик.

– Она хотя бы умрет спокойно вместе со своим ребенком, – рыдала русская.

Плакали и остальные несчастные матери.

Эстер коснулась руки Аны.

– В каком мире мы живем, если такое вызывает зависть? – прошептала она.

Ана лишь покачала головой. Каждый раз, когда она думала, что Биркенау уже достиг дна, перед ней разверзалась новая бездна. Она обессиленно прижалась к стене барака, но Ирма Грезе уже заметила рыдающих матерей. Эстер потянула ее за руку.

– Пойдем в барак, Ана. Мне нужно держаться подальше от Грезе. Похоже, то, что Наоми притащила нам из Канады, повлияло на мою грудь. Посмотри…

Она нервно похлопала по груди – грудь явно увеличилась. Ана поспешила увести ее в барак. Сердце у нее болело – перед ними зияла настоящая пропасть.

Глава восемнадцатая. Июль 1943 года

ЭСТЕР

Эстер лежала на нарах, прижимая к груди тонкий, но бесконечно драгоценный листок бумаги.

Дорогая моя, бесценная жена…

Это было чудо. Каким-то образом Филипп узнал, где она находится, ему удалось передать письмо из гетто, письмо дошло до Биркенау – и она его получила. Каждый день жизни Эстер будет благословлять Малу Циметбаум, которая подарила ей эту радость.

День выдался пасмурный, летний дождь лил из собравшихся туч.