Акушерка Аушвица. Основано на реальных событиях - Анна Стюарт

Ведро имело трещину. Как бы ни пытались Ана и Эстер воспользоваться хотя бы грязной водой, она утекала на земляной пол.

Ана упала на колени. Сила духа ее утекала вместе с грязной водой. Эстер беспомощно погладила ее по спине.

– Зачем все это? – Ана подняла свои карие глаза на Эстер. – Зачем мы продолжаем барахтаться?

– Если мы перестанем, значит, они победили, – ответила Эстер, опускаясь на пол рядом с подругой.

Ана уткнулась лбом в ее плечо.

– Они уже победили, – прошептала она.

– Еще нет, – резко возразила Эстер.

Лицо Филиппа предстало перед ней так явственно, что она поняла: ей есть за что бороться, и она не упустит даже малейшего шанса снова увидеть его.

– Пошли.

Она подняла Ану, и в этот момент к ним подошла женщина в белой блузке, почти чистой. И эта женщина улыбалась!

– Ана Каминская? – Женщина протянула руку. Говорила она по-польски. – Я рада с вами познакомиться. Я столько слышала о вашем мастерстве.

– Правда? – удивилась Ана, переходя на родной язык.

– Конечно! Здесь редко кто несет жизнь, а не смерть. Я рада знакомству с вами. Я – доктор Венгерская, Янина. В Варшаве я была терапевтом – очень, очень давно. Меня отправили сюда, потому что я пыталась лечить евреев – и твердо намерена и дальше это делать! Я пытаюсь навести какой-то порядок в больничных бараках. Вы мне поможете?

Ана посмотрела на Эстер, и та с чувством глубокого облегчения увидела, как согнувшаяся было спина подруги распрямляется.

– Конечно!

Все утро они работали вместе. Янина сумела раздобыть воду, и они отмывали нары и переводили пациентов в другие места. Постепенно появлялось место, где бедные женщины могли двигаться и дышать. И вшей и блох стало хоть немного поменьше. Эсэсовцы держались от больничных бараков подальше, боясь заразиться. Впервые с прибытия в Биркенау Эстер почувствовала, что трудится во имя блага. Около полудня они добрались до средних нар, где находилась еще одна группа женщин.

– Мы пришли вам помочь, – сказала Эстер, протягивая руку.

Они отшатнулись, словно она хотела их ударить. Эстер с любопытством их рассматривала. У них была смуглая кожа и глаза, напоминавшие черные маслины. Женщины разговаривали между собой на языке, которого Эстер никогда не слышала.

– Откуда вы? – спросила она по-немецки.

Ответа не последовало. Она переспросила по-польски, но женщины не отвечали.

– Они не грубые, – произнес кто-то позади нее по-польски, но с сильным акцентом. – Они просто не понимают. Это гречанки.

Эстер повернулась и увидела молодую женщину. На овальном лице горели ярко-зеленые глаза, а на бритой голове начинали пробиваться кудряшки.

– Наоми, – представилась женщина, ставя на пол два ведра воды, протягивая Эстер руку, и, поморщившись, указала на руку. – Номер 39882. Я тоже из Греции, но у меня мать полька, поэтому мне легче, чем моим бедным подругам. Я бывала у бабушки в Кракове, так что здешний климат мне привычен.

Эстер выглянула из окна. Солнце светило вовсю. Наоми рассмеялась. Смех был в лагере такой редкостью, что Эстер тоже рассмеялась. Смех показался ей настоящим шампанским – так весело пузырьки щекотали горло.

– Сегодня хороший день, – сказала Наоми. – А когда мы прибыли, это был настоящий шок. Мы жили в Салониках и никогда не видели таких сильных дождей.

– Завидую.

Наоми усмехнулась.

– Когда все кончится, ты приедешь к нам в гости.

Такой простодушный оптимизм поразил Эстер.

– Ты думаешь, получится?

– Так или иначе все закончится. Так зачем же думать о худшем?

Эстер сжала ее руки.

– Господь тебя благослови, Наоми! Ты права!

– Хотелось бы мне сказать это маме. – Улыбка Наоми угасла, она обернулась к трубам крематория, но тут же справилась с собой. – Она всегда твердила, что я тупица. Думаю, она была права. Но иногда глупость – это подарок судьбы.

– Наоми! Я бы никогда не назвала тебя тупицей!

– Ох, поверь, я изо всех сил стараюсь. Если позволить себе хоть на минуту осмыслить все происходящее, можно сойти с ума.

– Верно, – кивнула Эстер. – Я стараюсь уходить отсюда.

– Уходить? – зеленые глаза Наоми расширились от любопытства. – Как?

Эстер покраснела.

– Ну не по-настоящему, конечно. Мысленно.

– И куда ты уходишь?

Наоми говорила так искренне, что Эстер тут же ей все рассказала.

– На ступени собора в моем родном городе.

– Собора? – Наоми прищурилась. – Разве ты не еврейка?

Эстер указала на желтый треугольник на драной форме.

– Еврейка, конечно, но собор находился рядом с больницей, где я работала, и я часто сидела на ступенях, когда обедала. Я смотрела на прохожих на Петрковской улице. А однажды рядом со мной стал обедать молодой человек.

– Вы разговорились и полюбили друг друга!

Эстер широко улыбнулась, не обращая внимания на боль в треснувших губах.

– Ну, конечно, не сразу – мы оба были очень стеснительными. Но потом – да!

– Очень романтично. Как его зовут?

– Филипп.

Эстер произнесла его имя вслух и чуть не расплакалась от нежности.

– Он… он здесь?

Эстер покачала головой.

– Нет. По крайней мере, насколько мне известно. Сейчас же нельзя знать точно. Я постоянно думаю о нем. Мне кажется, что, когда я думаю, он остается жив. Но это же глупо, правда?

– Вовсе нет! Если ваши души связаны, они могут призывать друг друга.

– Ты так думаешь?

– Я знаю, – твердо ответила Наоми. – Но если хочешь узнать подробнее, я могу поговорить с Малой.

– С Малой?

– С Малой Циметбаум. Ты ее не знаешь?

Эстер покачала головой.

– Мала потрясающая!

Наоми с опаской оглянулась, но эсэсовцы были далеко, и даже Клара ушла посидеть на солнышке с Пфани, делая вид, что наблюдает за чисткой одеял.

– Она – польская еврейка, но жила в Бельгии. Она знает много языков и очень умная, поэтому немцы используют ее в качестве переводчика и курьера. – Наоми заговорила еще тише. – Она постоянно ходит на почту и может… отправлять письма.

– Письма? – Эстер ушам своим не верила.

Наоми энергично закивала.

– На днях она принесла мне письмо с фотографией моей семьи… Не мамы… – Лицо Наоми омрачилось, но она быстро справилась с собой. – Папа и сестры. Когда пришли нацисты, они сбежали. Я работала на фабрике, поэтому меня сразу забрали, но у папы было время забрать младших сестренок в горы. Сейчас они в Швейцарии, в безопасности.

– Потрясающе. И они пишут тебе? Сюда? И ты получаешь письма?

– Да. Это возможно. Немцам это нравится, потому что люди присылают деньги и продукты, и они оставляют все себе. Они позволяют неевреям кое-что получать, но не нам. А вот Мала… Мала может помочь. Как тебя зовут?

– Эстер Пастернак. По мужу. Это фамилия Филиппа.

– Если он напишет тебе, Мала поможет. Завтра я с ней поговорю, обещаю.

– Ты такая добрая!

– Все отдам за любовь! Мне так хочется влюбиться!

Эстер огляделась. Они находились в бараке среди больных женщин.

– Боюсь, тебе придется немного подождать.

– Похоже, да. Единственные мужчины здесь – нацисты, хотя некоторые из них не так уж плохи.

Эстер с ужасом посмотрела на нее.

– Наоми! Они ужасны!

– Молоденькие есть очень даже ничего…

– Какие молоденькие? Где?

Наоми пожала плечами.

– Я работала в Канаде, и порой они были очень даже милы. Особенно, если думают, что ты могла найти что-то интересное. Один из них даже позволил мне оставить себе губную помаду – смотри!

Наоми смешно надула губы, и Эстер увидела следы темно-розовой помады. Она слышала о так называемой Канаде