Убийца из прошлого - Моника Кристенсен

Перед самым обедом капитан улёгся в койку и не вставал до вечера.

На обед было рагу из вяленой баранины, картошки и моркови, и штурману, конечно, оставили порцию. За едой он довольно похлопывал себя по животу – высшая похвала для кока. На борту царили мир и тишина – если не считать треска ломающегося льда. Штурман быстро поел и взял с собой кружку кофе для своего товарища, которого шёл сменить. Он никого не встретил ни в коридоре, ни на трапе. Это настораживало. Войдя в рубку, он увидел трёх незнакомцев. Один из них держал винтовку, дуло которой упёрлось в спину его коллеги. Тот повернул голову и бросил отчаянный взгляд.

– Хельге, твою мать, что будем делать? – выдавил он, но тычок винтовкой заставил его заткнуться.

– А ну цыц! Мы захватываем этот корабль от имени Норвежского морского флота. Вы пойдёте в Англию, потому что теперь приказы отдаём мы.

Присутствующий здесь же шкипер не верил собственным ушам – как вообще можно принимать трёх придурков всерьёз?

– От имени Норвежского морского флота? Вы что, совсем рехнулись, идиоты? Какого чёрта вы творите? Ну?

Шкипер был ветераном полярных морей, без малого сорок лет проплавал на разных судах. Из этого семидесятилетнего старика можно было делать гвозди.

– Никаких шуток. Моряки, у вас есть выбор. Можете присоединиться к нам. А нет – запрём вас в каюте и будем там держать, пока не доберёмся до Англии. Если не высадим на лёд раньше.

Говорил самый высокий из троих. Глаза у него были неприятные – злые, но и испуганные. «Опасная смесь», – подумал шкипер.

Пришедшая телеграмма застала фру Халворсен на рабочем месте случайно – была пятница, время шло к семи вечера. Она хотела поскорее разделаться с кое-какими бумагами, которые следовало передать в Судовую дирекцию. Прочитав телеграмму, она сразу поняла, что на Шпицбергене что-то всерьёз пошло не так.

Тг, ХО от Шпицбергуголъ, 30/5-41 19.00: исбьёрн пропал вчера тчк сообщение продублировано в цо тчк сообщите властям

Пропал? В глазах у фру Халворсен потемнело. Сообщите властям? Она понимала, что каждый её поступок в ближайшие несколько минут жизненно важен – для компании, для экипажа «Исбьёрна», да и для неё самой. Как поступить? Каждое действие, каждое слово должно быть детально обдумано. И думать требовалось очень быстро.

Все радиосообщения с Большой земли и обратно прослушивались. Оккупационные власти наверняка уже тоже прочли эту телеграмму. А не может ли она выудить из текста что-нибудь такое, что они наверняка пропустят? Если присмотреться к выбору слов, вернее, к их отсутствию. Видимо, Исфьорд-радио какое-то время посылало позывные «Исбьёрну», прежде чем доложить о потере связи.

Но было и ещё кое-что. Фру Халворсен много лет работала с капитаном ледокола и хорошо его знала: ему и в голову не могло прийти угнать корабль и уплыть в Англию. Он считал делом чести выполнять свою работу на Шпицбергене так хорошо и надёжно, как это только позволяют переменчивые арктические и политические условия. Должно было случиться что-то, что заставило его пойти на побег. И что с остальным экипажем? Она быстро перебрала архивные записи и достала список членов команды. Четырнадцать человек. Бунт? Да нет, быть не может. Но на борту много молодых ребят. С ними всегда есть риск, им ведь не хватает терпения.

Прошло всего несколько минут с момента прихода телеграммы, а фру Халворсен уже подозревала худшую новость, о которой в телеграмме не было ни слова. На борт могли пробраться шахтёры «Стуре Ношке». Так что не бунт. Скорее, угон. Ей хотелось расплакаться, но на истерику не было времени. Она сняла трубку и стала медленно крутить диск. Следовало сообщить управляющему.

Команду ледокола отвели под палубу и заперли в одной из кают. Капитан обвёл взглядом людей. Не хватало шестерых: трёх матросов и трёх кочегаров.

– Как так вышло-то? Это же парни, что сегодня ни свет ни заря притопали, так? Почему ты их не согнал на берег? – Капитан негромко обратился к сыну, который с несчастным видом смотрел в пол.

– Я им всё показал, как ты велел, а потом вернулся в рубку. Мне и невдомёк было, что они останутся, спрячутся. Раньше-то ни разу такого не бывало.

Капитан вздохнул.

– Смогут они машину на ходу держать?

Машинист только что вернулся с вахты в машинном отделении: волосы всклокочены, вокруг глаз круги угольной пыли.

– Пока справляются. Ну, будет им и задачка посложнее. – Он криво усмехнулся и замолчал.

Угонщик, который их запер, то и дело проходил под дверью. Капитан всех предупредил, чтобы говорили тихо, – на случай, если кто-нибудь стоит в проходе и подслушивает.

Шкипер понуро сидел на стуле, зажав руки между коленями. Когда он поднял голову, в глазах у него была грусть.

– Они ведь совсем зелёные. Небось на Шпицбергене недавно. Я и не видел-то раньше этих парней.

– А я видел, – отозвался второй штурман. Он был гораздо моложе остальных, волосы мышиного цвета расчёсывал на пробор и тщательно следил за своей одеждой. – Слыхал вчера в рабочем клубе всякое. Конечно, не такую дикость, как это. О таком я бы сказал. Но там многие не прочь присоединиться к норвежским военным частям в Англии, чтобы сражаться. Только и разговору, что об этом, новеньких агитируют. Весь Лонгиер бурлит слухами, если уж на то пошло.

Шкипер тяжело вздохнул.

– Нельзя их за это винить. Мы все держимся того мнения, что немца из Норвегии надо гнать. Но даже не знаю…

Это незаконно. Они угнали корабль. Это преступление, и не важно, воюем мы или нет. А команда, которая перешла на их сторону… Это бунт. – Капитан хрипел от гнева. – Приказываю с бунтовщиками не якшаться: не разговаривать, не выказывать сочувствия, не помогать с управлением. Они ещё одумаются. Молокососы, совести у них нет! Приходить сюда, угрожать заряженным оружием…

Каждый в команде знал по опыту, что главный теперь не скоро угомонится. Если заведётся – не остановишь, уж таков был капитан. Упрямый и вспыльчивый. А теперь его крепко задели за живое. Но тут в каюту пришёл один из матросов, примкнувших к лонгиерским горнякам. Лицо у него горело, глаза бегали, он пытался избегать взглядов товарищей. В руках у него был револьвер, но держал он его так, как держат тухлую рыбину.

– Вас запрут по двое, в разных каютах. На ночь, чтобы у каждого была своя койка.

По Лонгиеру расползалось беспокойство. Уже к вечеру люди начали подозревать, что случилось нечто серьёзное. Следующим утром правду уже нельзя было скрыть. Кто-то рассказал руководству шахт, что восемь человек не явились на свои смены. Ис-фьорд-радио, возможно, с опозданием на полдня передало, что «Исбьёрн» видели идущим под парами от мыса Линнея в сторону открытого моря. Не надо было иметь много ума, чтобы сообразить, что произошло.

Когда утренняя смена вернулась из забоя, он сидел в клубе. Рабочие разместились на лавках с кофе и едой. Они успели умыться, но угольная пыль вокруг глаз оставалась. Из-за неё они казались злее, чем были на самом деле. И что они, немцы, теперь с нами сделают? Кто-нибудь об этом подумал? Отправят самолёты нас бомбить? Арестуют кого-нибудь? А как же почта и провиант на «Мунине»? Как мы их получим, если корабль намертво застрял во льдах? Кое-кто и на Шпицберген-то приехал потому, что здесь демилитаризованная зона. Мы не для того ехали, чтобы геройствовать. Мы денег хотим заработать и вернуться к семьям. Что с ними будет? Начнутся преследования? Об этом кто-нибудь подумал?