Невольница: его проклятие - Лика Семенова

в его породистое лицо и пытался понять, какой смысл он вкладывает в эти слова. Шумно выдохнул в кулак и покачал головой:

— Нет. Он — моя семья.

Пирам кивнул несколько раз, на какое-то время замолчал, думая о чем-то. Наконец, вскинул голову:

— Его ведь должны были добить в Котловане.

Я кивнул:

— Они не трогают своих ради чужих конфликтов — непреложный закон Котлована. Единственное, что они могли — не вмешиваться. Случай рассудил иначе.

Пирам покачал головой:

— Жаль. Очень жаль. Дядюшка дорого заплатил бы за его голову — нашлись бы ловкие руки…

— Они найдутся, если пожелаете. Но я не думаю, что это лучшее начало правления.

Пирам кивнул:

— Ты прав — начнем с чистой совести. Кстати, о твоем брате. Нужно укрепить ваше положение — не хочу больше видеть вокруг щупальца Октуса. Напомни, твой брат женат?

— Был женат, ваше величество, но его супруга, к сожалению, скончалась несколько лет назад.

— Кем она была?

— Узаконенной полукровкой из дома Мателлин.

Пирам закивал:

— Что ж… Чистокровную партию здесь трудно подобрать, тем более из высокого дома. Но, Мателин — самый большой высокий дом. У них столько побочных ветвей, что можно населить целую планету. Кроме того, есть и средние дома, имеющие вес при дворе. И каждый почтет за честь, если их дочь станет частью высокого дома и получит герб. Тем более, сейчас. Я займусь этим вопросом.

Я постарался скрыть улыбку: Пирам займется… но еще неизвестно, как отреагирует на такое благоденствие сам Ларисс. Впрочем, у него не будет выбора. Не думаю, что ему понравится такое вторжение в его личную жизнь, но пусть теперь побудет в шкуре высокородного, обласканного двором.

Пирам подошел к встроенному шкафу в стене за креслом, порылся и швырнул передо мной световой формуляр. Пластина проехалась по столешнице и остановилась прямо передо мной.

— Еще одна семейная мелочь.

— Что это, ваше величество?

— Посмотри.

Он вернулся в кресло и с удовольствием наблюдал, как я с опаской активирую панель. Прямоугольник загорелся по контуру оранжевым, и на пластине проступили черные буквы. Это помилование с возвращением родового имени. Ее имени.

Я перевел взгляд на Пирама и молчал. Все слова застряли в горле. Управляющий… Я несколько раз едва заметно кивнул сам себе. Его величество — достойный племянник своего дядюшки.

— Думаю, это должно быть у тебя. Это касается вашей семьи. Можешь оставить или уничтожить. Можешь активировать, и она окажется свободной, где бы ни была. Только тебе решать.

Глава 35

Дом, в который возвращалась Вирея, был чужим.

Я нарочно встречал ее в большой приемной Великого Сенатора, чтобы она понимала, кто здесь хозяин, но это была лишь хорошая мина при плохой игре. Надеялся, этот дворец сумеет задавить ее.

Она была в пепельно-розовом. Несмотря ни на что должен признать, что это ее цвет. Тонкая ткань спускалась живыми легкими складками, придавая тяжелой фигуре воздушность. За ее спиной маячила рабыня — тоже смеска, как и прежняя. Казнь любимой рабыни она мне, конечно, никогда не простит. Впрочем, плевать на ее прощение. Список моих непрощаемых грехов уже столь велик, что один лишний пункт решительно ничего не изменит.

Я стоял на ступеньках сенаторского кресла. Встречать ее сидя — это слишком. Она не делегат, а всего лишь жена-шантажистка. Она молчала, просто замерла в нескольких шагах, задрав голову.

— Здравствуй, Вирея.

Прямая, как трость, как ее проклятый отец.

— Здравствуй, Адриан.

Холодная и полная достоинства, хоть и видел — едва сдерживается. Такие, как она, долго копят обиды, но рано или поздно взрываются. Неизбежно взрываются.

— Надеюсь, ты понимаешь, что я не рад твоему возвращению?

— На иное я и не надеялась. Но меня уже мало волнуют твои радости. Теперь я буду заботиться о своих.

Она не отрывала глаз от моего лица. Пять месяцев… на ее взгляд, это, наверняка, целая вечность. На мой — почти ничто. Я не заметил, как они прошли без нее.

— Тебе приготовили покои. Рядом с детской.

— Благодарю. Вещи подвезут позже. Ты уже видел девочек?

Я кивнул. Видел, и успел понять, что скучал.

Формальности, формальности, формальности. К черту формальности, я хотел расставить все по местам прямо сейчас:

— Итак, ты здесь.

Она едва заметно улыбнулась, что-то сказала рабыне, и та пошла к дверям. Не хочет лишних ушей. Видно, еще не слишком доверяет.

— Отец рассказал подробности.

— И ты довольна?

Я видел знакомый взгляд. Она пожирала меня глазами, впилась, как ночная кровожадная тварь:

— Почему бы и нет. Я уже на многое согласна, ты знаешь. Можно сказать, на все.

Я скрестил руки на груди, чтобы занять. Мучительно хотелось встряхнуть Вирею, привести в чувства, чтобы она поняла, что это конец. Чтобы перестала жить несбыточными иллюзиями. Или она искренне думает, что еще что-то возможно после ее угроз?

— Ты сможешь остаться в этом доме на правах моей жены, хозяйки и супруги Великого Сенатора Империи. Приемы, визиты, дворцовый протокол — все твое.

Она задрала округлый подбородок еще выше:

— В обмен на что?

— Скажешь своему отцу, что ты всем довольна.

Вирея улыбнулась и опустила голову:

— Нет, Адриан. Меня не устраивает такой обмен. Ты знаешь: мне плевать на протокол. Ты и наши дети — это единственное, что имеет значение.

— Слышал бы тебя твой отец.

Она кивнула:

— Он слышал. И поверь, дорогой, он полностью на моей стороне. Он из тех отцов, которые ценят счастье дочери превыше формальностей.

— Герцог Тенал ничего не ценит выше формальностей.

Вирея покачала головой:

— Ты заблуждаешься. Разве все еще не убедился? Он прикажет убить эту несчастную девочку по одному моему слову. Из-за тебя. Из-за того, что ты не можешь держать себя в руках.

И это было самым тупиковым. Если бы они грозились выдать ее Совету… Теперь все было бы иначе. И проще.

Нет ничего хуже неугодной влюбленной женщины. Молящие глаза, которыми она все еще пытается завлечь, отчаянные слова. Мерзкие ужимки, которые ей кажутся соблазнительными. Никогда не понимал, на что они надеются.

— Отчего ты не спрашиваешь, что я пережила там, на Атоле, когда ты здесь вступал в должность? Знаешь, как на меня смотрели — с жалостью. На меня, дочь Максима Тенала, высокородную. Меня жалели даже собственные рабы. Знаешь ли ты, что такое, когда тебя жалеют рабы? Это дно, Адриан. Провалиться ниже уже невозможно. О каких формальностях здесь можно говорить?

— Ты сама начала все это.

Она покачала головой:

— Нет… Не я — твой не в меру разумный брат, которого ты так превозносишь. Только почему я