Революция 1917 года и борьба элит вокруг вопроса о сепаратном мире с Германией (1914–1918 гг.) - Федор Селезнев

Лекции не носили академического характера. Они были посвящены общественно значимым темам. Милюков, например, рассказывал о системе российских представительных учреждений, а потом (во втором выступлении) о балканских проблемах. П.Б. Струве осветил историю и перспективы развития российской экономики. Академик А.С. Лаппо-Данилевский показал слушателям основные этапы становления русской научной мысли. Такую же направленность имели лекции постоянно проживавших в Англии российских подданных. Историк П.Г. Виноградов говорил об отношениях правительства, интеллигенции и народа, социалист-оборонец А.Ф. Аладьин – о рабочем движении в России, председатель Польского национального комитета Роман Дмовский – о судьбах Польши. Кульминацией мероприятия стало состоявшееся 29 июля торжественное присуждение Милюкову, Струве, Лаппо-Данилевскому и Дмовскому степени почетных докторов права Кембриджского университета[350]. Новоиспеченных докторов облачили в мантии красного бархата и такие же береты и провели торжественной процессией по улицам города. Далее чествование продолжилось на пышном банкете[351].

Судя по его воспоминаниям, Милюков был полностью поглощен участием в насыщенной программе «русского сезона» и не вёл никакого поиска информации о русско-германских контактах. Не задавал вопросов об этом он и русским дипломатам, когда 24 июля вырвался из Кембриджа в Лондон, чтобы посетить посольство своей страны. Те сами обрушили на него сетования по поводу перемен в МИДе. В посольстве все «удручены отставкой Сазонова», – записал лидер кадетов в своем дневнике после встречи с российским послом А.К. Бенкендорфом[352]. Более того, Бенкендорф поделился с Милюковым конфиденциальной информацией о предстоящем назначении товарищем министра иностранных дел посланника в Португалии П.С. Боткина, имевшего репутацию германофила.

В 1906–1910 гг. Боткин последовательно выступал за соглашение с Германией, считая, что Россия должна стать посредницей в примирении Парижа и Берлина. Одновременно этот дипломат ратовал против сближения с Великобританией[353]. Его взгляды не соответствовали точке зрения большинства сотрудников МИДа. Но он никогда не боялся идти против течения, энергично отстаивая своё понимание интересов России. Ещё в 1893 г., будучи всего лишь секретарем русской миссии в США, П.С. Боткин, по собственной инициативе, опубликовал в популярном журнале «Century illustrated monthly magazine» (Нью-Йорк) опровержение книги «Сибирь и ссылка» американского публициста Кеннана, содержавшей нападки на российскую систему наказаний[354].

Это была первая статья русского официального лица в американской прессе. Она получила огромный резонанс. Однако у Боткина среди чиновников МИДа создалась репутация выскочки, метящего в министры. Выходец из московской семьи купеческого происхождения, окончивший Петербургский университет, П.С. Боткин был чужаком для преобладавших на высших постах в министерстве дворян – выпускников Александровского лицея. Неприязнь к Боткину особенно возросла после начатой им критики кадровой политики в МИДе и предложений кардинально реформировать ведомство. «Боткин имеет здесь славу очень большого карьериста и интригана», сообщал из Петербурга германский посол Пурталес[355].

Разумеется, для А.К. Бенкендорфа, принадлежавшего к сливкам МИДа, назначение его бывшего строптивого подчиненного (в 1906–1907 гг. Боткин работал в Лондоне) на один из важнейших постов в ведомстве представлялось крайне нежелательным. (Боткину предстояло заменить В.А. Арцимовича, который занимался личным составом министерства[356]). Тем более, поскольку Б.В. Штюрмер не имел опыта дипломатической работы и был загружен делами как премьер, а другой товарищ министра, А.А. Нератов, не отличался силой характера, именно Боткин с его энергией и собственным взглядом на внешнеполитические интересы России мог стать фактическим руководителем министерства. В этих обстоятельствах приезд Милюкова, известного депутата и редактора газеты, обладавшего обширными связями в России и заграницей, пришёлся Бенкендорфу как нельзя кстати. Поделившись с ним сенсационной информацией о планировавшемся возвышении Боткина и выставив того в качестве германофила, посол мог рассчитывать на то, что шумиха вокруг этого поднимется и в печати, и в Государственной думе. Таким образом, мог быть нанесен удар не только по Боткину, но и по Штюрмеру, назначение которого старожилы МИДа восприняли очень недоброжелательно.

Нельзя исключить, что через Милюкова информация о предстоящем возвышении Боткина попала и к британцам. (Это также могло быть одной из целей англофила и германофоба Бенкендорфа)[357]. Лидер кадетов наверняка поделился впечатлениями о своей беседе с послом, по крайней мере, с двумя из своих спутников по путешествию – И.Б. Струве и Гарольдом Вильямсом. И тот и другой могли передать эти сведения представителям британских правительственных кругов.

Струве с 1915 г. возглавлял российский Комитет по ограничению снабжения и торговли неприятеля[358]. Указанная структура была связана с английским министерством по делам блокады. С его главой, Робертом Сесилем, Струве как раз в это время проводил консультации[359]. Что касается Вильямса, то тот в годы первой мировой войны служил важным источником информации для британского посольства в Петрограде[360].

Англичан чрезвычайно обеспокоило известие о предстоящем назначении П.С. Боткина. Мало того, что он имел репутацию германофила, он ещё являлся лицом близким к царской семье. Его брат Евгений был лейб-медиком, домашним врачом семьи Николая II. Сам П.С. Боткин долгое время состоял в переписке с начальником военно-походной канцелярии императора В.Н. Орловым, излагая в своих посланиях взгляды на внешнюю политику России. Орлов перепечатывал текст этих писем на машинке и отдавал на просмотр царю[361]. Этот факт ясно свидетельствует об особом интересе императора к взглядам Боткина.