Вода в озере никогда не бывает сладкой - Джулия Каминито

моя рука кружила и кружила, губы безмолвствовали, люди кричали из окон: «Нахалка!» Я тонкими детскими пальчиками хватала рыбок одну за другой, сдавливала их гладкие тельца – так, что глаза вылезали из орбит, – обрывала им хвосты, счищала чешую. Учительница заверила, что сочинение написано отлично, я употребляю слова, которые другим ребятам даже не знакомы, но, очевидно, меня что-то тревожит.

Вернувшись домой, мать без особых прелюдий спросила:

– Тебя что-то тревожит? Если так, то говори.

– Нет, ничего.

Я встала в оборону: выхватила у нее сочинение, в котором окончательно пригвоздила к позорному столбу маленькую себя, свое беззащитное детство с целительными для души играми, время, когда я не умела нападать и ждала, что Антония защитит меня, когда бежала к ней, к Мариано, рассказывала им об обидах, свалившихся на меня – маленькую, нежную, как хлебный мякиш.

Может, мне следовало закричать: это ты меня тревожишь, мучаешь меня, конечно, ты и весь остальной мир, да и все то, чего у меня нет. Телевизор, фильмы на канале «Италия 1», мелирование на волосах, карточки с футболистами, геймбой, плейстейшен, «Расхитительница гробниц», книжки, которые ты мне запретила, обувь в стразах «Лелли Келли», чупа-чупсы, которые можно сосать круглые сутки и не выслушивать, что от этого выпадают зубы, сигареты, которыми можно затянуться и не бояться, что закружится голова и придется прилечь на лавку, секция плавания, волейбола, театральный кружок, мобильник, который звенит и звенит, не переставая, день рождения в «Макдональдсе», сумочка Guess, которая сочетается с обувью, тысячи, миллионы кроссовок Adidas и Nike, купальники Sundek, футболки с Винни-Пухом, сборники летних хитов Festivalbar, диски Бритни Спирс, дневные походы на дискотеки, миникары, мопед с неоновой подсветкой вокруг подножки, жвачки «Биг Бабл», чтобы жевать их на уроках, дым от сигарет, который можно ловить руками, блестящие глаза моего брата – все это меня мучает, как и рыбки, что плавают молча, пока люди наезжают на меня. Поэтому девять по итальянскому мать воспринимает как рану: ее дочь пишет отличные сочинения, но они сочатся злобой, попусту тратит красивые слова на рассказы о мерзостях.

Учеба заканчивается, и Лучано с семьей уезжает на Сардинию, где у них есть вилла и яхта, он даже не думал пригласить меня, за все время наших встреч я не получила ни одного подарка, судя по всему, он не желает делиться со мной своей роскошной жизнью, он предпочитает запереть меня в стенах школы, в прогулках по окрестностям, ему нравится видеть меня голой в своей комнате, но не в обществе близких друзей.

Когда мы всем классом идем в кафе в честь окончания учебного года, я заказываю только пиццу «Маргарита», ведь из всего, что есть в меню, она самая дешевая, пью воду с газом, на мне огромная толстовка, как у баскетболиста, обруч для волос, в котором я похожа на учительницу из воскресной школы; вдруг к нам заявляется Самуэле с привычной парой друзей, он пьян, пошатываясь, идет к столу, хлопает в ладоши перед учительницами, семенит к центру зала, раскланивается, рассыпается в благодарностях, потому что его снова не перевели в следующий класс.

Никто не двигается с места, мы как картина, изображающая череду отъездов и прощаний, руки лежат на бумажной скатерти, ноги скрещены под столом, наши учительницы будто гипсовые статуи, аллегории мизерных зарплат и надменных коллег.

Я встаю из-за стола, обхожу его, иду к Самуэле, беру его под руку и тащу к выходу, он что-то бормочет, но поддается.

– Шуруй домой.

Я оставляю его на улице, смотрю на пришедших друзей – они все те же, что были на крыше.

– Ты весь год ни черта не делал, так что не закатывай тут сцен, – говорю я ему; Самуэле бледный, лоб покрыт потом, во рту будто что-то бурлит.

– У тебя что, камень вместо сердца? – пытается спросить он, но тут же сгибается пополам, его тошнит на землю прямо передо мной, рядом с канализационным люком, я смотрю на то, как по асфальту растекаются его желудочные соки и остатки ужина в забегаловке.

Развернувшись спиной, я возвращаюсь в кафе, я не дам испортить себе вечер, у меня заслуженно хорошие оценки, богатый парень, впереди целое лето, а для моих сверстников лето как воскресная месса в церкви, берег реки после долгого заплыва, глоток воздуха после поездки в транспорте с закрытыми окнами, как украшенные к празднику улицы.

Я снова сажусь за стол рядом с Агатой.

– Что случилось? – испуганно смотрит на меня подруга.

– Его стошнило. – И отрезаю кусочек от уже подсохшей пиццы.

– Он меня напрягает, но все-таки его немного жалко, – говорит Агата, понизив голос.

– Пицца остыла, – заключаю я, пережевывая моцареллу, больше похожую на известку, а затем с грохотом – звяк-звяк – бросаю нож и вилку на тарелку.

* * *

– Его зовут Бэтмен.

– Кого?

– Кролика.

– Ты же сказала, Лори.

– Теперь нет, он все равно ничего не заметит.

Рядом с домом Ирис разбит маленький огород, обнесенный изумрудно-зеленой оградой, в нем растут салат, помидоры, капуста, брокколи и кролик по имени Бэтмен, его так зовут из-за черного окраса и потому, что он сражается со злом – давит брюшком улиток, которые покушаются на савойскую капусту.

Ирис – первый человек в Ангвилларе, чей дом похож на наш; мы живем в паре километров друг от друга, и у них не социальное жилье, но сама квартира напоминает нашу: кухня, ванная, две спальни, небольшая гостиная.

Наши вьетнамки уже все в земле, а Ирис продолжает искать Бэтмена среди стеблей бамбука, к которым ее дедушка привязывает помидоры сорта «Сан-Марцано».

– Здесь раньше жил попугай по кличке Хохолок, – говорит она, указывая на высокую пустую клетку.

Я не спрашиваю, что случилось с пернатым питомцем, но срываю с грядки с клубникой одну ягоду, еще незрелую, ее кислый сок спускается в самый желудок.

Каждый день мне приходится изобретать новый способ добраться до озера.

Недавно мальчик из семьи, в доме которой убирается моя мать, решил, что велосипед ему не нужен, и он по наследству перешел мне, теперь я учусь кататься на нем возле дома, уже упала дважды, колени все разбитые, как у маленьких детей, пока что я не могу куда-либо ездить на нем, поэтому пользуюсь маршруткой, она доезжает до озера, или иду пешком пару километров до дома Ирис, а там, вдали от родительских глаз, нас подбирают Медведь и Грек, хотя ездить вдвоем на мопеде нельзя, или же всех подвозит бабушка Марты на желтом, как болгарский перец, «Фиате Пунто».

Ирис делит комнату с сестрой, на стенах висят их детские фотографии и бело-голубые вымпелы – у них в семье