Первый человек - Ксавье-Мари Бонно

Топор обрушился во второй раз.

На решетке, окружавшей больницу имени Поля Жиро в Вильжюифе, висели два больших плаката:

ЗАБАСТОВКА МЕДИКОВ

МЫ НЕ ХОТИМ БЫТЬ ТЮРЕМЩИКАМИ

Выпуклые красные буквы на больших белых простынях.

Побег Тома Отрана поднял целую административную бурю в системе исправительных учреждений. Директор государственной службы исполнения наказаний устроил разнос дирекции государственных больничных учреждений, которой была подчинена лечебница в Вильжюифе. Санитар, который должен был наблюдать за общим залом, был сразу же наказан — понижен в квалификации и отстранен от работы. Персонал сумасшедшего дома сразу же начал забастовку. Бастующих поддержали синдикалисты из остальных отделений.

Побег Тома Отрана выявил серьезные неполадки в работе этой лечебницы для тяжелобольных, в первую очередь — в вопросах ее безопасности, которую не мог обеспечить слишком малочисленный персонал.

Медсестра в халате с круглым значком Всеобщей конфедерации труда на отвороте, белую ткань которого пересекала, словно шрам, надпись «Я бастую», протянула двум сыщикам из уголовной бригады полиции Марселя отпечатанную на ксероксе бумажку.

— Спасибо, — поблагодарил ее Карим.

— Нас надо поддержать. То, что здесь происходит, — это серьезно.

Карим хотел начать разговор — в основном на социальные темы, но немного и о требованиях забастовщиков. Однако де Пальма пресек эти намерения, сказав:

— Мы ищем отделение имени Анри Колена.

— Психиатрическое? Вы в этом уверены?

— Да.

Во взгляде медсестры мелькнуло разочарование.

— Вы из полиции?

— Вы очень хорошо ставите диагноз, — процедил сквозь зубы де Пальма. — Сразу видно, что изучали психиатрию.

Она смерила его взглядом.

— Пять санитаров находятся под угрозой наказания, а они ничего плохого не сделали! Они рискуют потерять от трехсот до четырехсот евро в месяц. И это при наших заработках.

— Я вас понимаю, — согласился Бессур.

— В побеге виноваты те, кто сделал ремонт в отделении, а не санитары, которые выполняют свою работу. У нас здесь не тюрьма!

— Вы совершенно правы!

Де Пальма поднял глаза к небу.

— Мы здесь для того, чтобы вернуть убийцу в дом зомби, а не для разговоров о проблемах психиатрии.

— О'кей, о'кей, — вздохнув, подчинилась медсестра. — Это отделение находится в самой глубине больницы. Вы его ни с чем не спутаете: настоящая крепость. Туда просто так не попадают. Вас кто-нибудь ждет?

— Да, доктор Кауфман.

— Тогда проблем нет.

Отделение имени Анри Колена находилось в самом конце территории лечебницы. Парадный двор, как в большой семинарии, затем — прямые безлюдные дорожки и по обеим сторонам каждой — оголенные зимой каштаны. Вдоль дорожек стояли одноэтажные дома из обтесанного камня. От одной службы к другой вели переходы с крышами из волнистых листов железа.

Большинство корпусов были отремонтированы — постепенно, один за другим. Но лечебница сохранила аскетический вид, характерный для психиатрических больниц конца XIX века. Стены из известняковых блоков, темно-красные крыши и высокие окна строгой формы со скругленными углами как будто охраняли тайны трагедий, которые разыгрывались в этих стенах. Охраняли оборотную сторону человеческой души.

Погода была хмурая. Дождя не было, но небо, которое отражалось в окнах служб психиатрического отделения, было словно в серых кляксах. В начале одной из дорожек появилась машина скорой помощи, подъехала к одному из корпусов и остановилась перед его дверями. Два санитара вывели за руки одетого в лохмотья больного, который шел согнувшись пополам, и сели в нее вместе с ним.

— Я ненавижу это место! — заявил Бессур и объяснил: — Я боюсь сумасшествия, по-настоящему боюсь.

— В некоторых культурах считают, что сумасшедшие обладают особыми способностями, — заметил Барон. — Что они видят то, что мы не можем видеть.

— Ты что, веришь в это? Ты?

— Нет. Но я не боюсь сумасшедших.

В конце дорожки возвышалась стена, окружавшая отделение имени Анри Колена. Это была тюрьма в миниатюре — ограда, решетки из толстых прутьев. Самое дно психиатрии. Последнее место встречи, последний привал для тех, кого не хотят нигде, даже в тюрьмах. За этими решетками жили японец-людоед, террористы из «Аксьон директ»[31], которых долгое заключение свело с ума, и те, к кому применили статью 122 нового уголовного кодекса: «Человек не несет уголовную ответственность, если в момент преступления он страдал психологическим или нервно-психологическим заболеванием, из-за которого он не мог поступать осознанно или контролировать свои действия».

Бронированная дверь, рядом с ней — изношенный телефон внутренней связи. Карим набрал номер и произнес:

— Капитан Бессур и майор де Пальма.

Что-то звякнуло, и дверь открылась. За ней возникла монументальная фигура охранника.

— Здравствуйте. Могу я взглянуть на ваши удостоверения?

Новые ограды, новые решетки. И пациенты-заключенные, похожие на тени. Никто из них даже не посмотрел на полицейских.

— Это здесь. Доктор ждет вас.

Главный врач Мартин Кауфман был высоким худощавым мужчиной с большими руками, которым было тесно в рукавах медицинского халата, и бритой головой. Он напоминал странного огромного безволосого паука с симпатичным лицом. Взгляд примирителя и сочные губы гурмана.

— Я полагаю, вы полицейские из Марселя?

— Вы полагаете верно! — ответил де Пальма и улыбнулся.

— Идемте!

Старые здания отделения были полностью отремонтированы. Второй этаж занимала галерея, огороженная ради безопасности высокой оградой. Обстановка внутри напоминала скорее ясли для маленьких детей, чем помещения для опасных больных. Розовые и голубые интерьеры, зеленые стены, желтая кайма по краям. Ни одного прямого угла в коридорах. В дверях залов и служебных помещений — окошки. Ничто не могло, по крайней мере в теории, ускользнуть от глаз санитаров. Во всех палатах стеклянные стены, мебель намертво прикреплена к полу.

В палате 37 мужчина лет тридцати спал, свернувшись калачиком и засунув в рот большой палец.

— Отран не должен был оказаться у нас, — говорил психиатр. — Его должны были бы отправить в Саррегемин: это ближе к Клерво. Но вы же знаете, как перенаселены такие учреждения, как наше, верно?

— К сожалению, знаем, — подтвердил Карим.

— И теперь это дело свалилось на нас!