Птицы, искусство, жизнь: год наблюдений - Кио Маклир

Музыкант сказал, что мы не вправе вмешиваться в его судьбу. Негоже идти на риск, который может превратить дикую птицу в вольерную. Если бы мы ранили птицу, другое дело – нам полагалось бы загладить содеянное, но тут мы ни при чем. Он сказал, что все птенцы сталкиваются с опасностями, где бы они ни жили – в городе или в дикой природе. Он произнес слова «выживание наиболее приспособленных» – мол, да, грустно, но что толку впадать в сентиментальность по этому поводу.

Слово «сентиментальность» на меня подействовало. Мне не хотелось, чтобы меня сочли чувствительной особой или, боже упаси, бабой. И вообще, что я взвалила бы на себя, если бы начала спасать животных? Согласилась бы связать с реабилитацией диких животных всё свое будущее?

У меня когда-то были знакомые, питавшие к животным что-то вроде необузданной любви, и это была любовь-страдание, любовь – изнурительный труд. («На Земле каждый день – минное поле из трагедий, происходящих с животными», – пишет Меган Даум.) Любовь к животным много чему мешает в жизни.

Я решила положиться на мнение музыканта – то ли потому, что оно верное, то ли потому, что мне это было удобно. Согласилась не трогать птенца. Мой мозг понял логику музыканта, хотя сердце мое бунтовало.

⁂

Одна из моих любимых книг с картинками – «Ничья вещь» Шона Тана[30]. История разворачивается на фоне постиндустриального ландшафта. Мальчик находит на пляже странное существо и решает найти ему дом в мире, где все полагают, что заботы о таких существах – дело десятое.

В этой истории сквозит глубокая печаль по всему брошенному. По одну сторону – суровый, с четкими эргономическими контурами мир, а по другую – мальчик, настолько неторопливый и мягкосердечный, чтобы суметь заметить существо, которое потерялось. (Мальчик коллекционирует крышки от бутылок, так что привык прочесывать городские задворки и обочины.)

Обнаруживается, что «ничья вещь», это заблудившееся существо, – в каком-то смысле ворота между мирами. Дверь, за которой мальчик встречает других потерявшихся существ, с которыми иначе вряд ли познакомился. Эта история показывает, что в суровом мире, где все органы чувств перегружены, нелегко смотреть вокруг мечтательно и нежно. Но в то же время доказывает, что в мечтательном взгляде есть свои плюсы.

⁂

«Если вы заподозрили, что птенец выпал из гнезда слишком рано, можете попробовать вернуть его в гнездо. Если гнездо разрушено или до него невозможно добраться, вы можете заменить его корзинкой (в таких продают клубнику), или маленькой коробкой: выстелите ее бумажными носовыми платками и повесьте на ветку рядом с местом, где, по вашим предположениям, находится гнездо.

Обоняние у птиц развито плохо, а родительский инстинкт очень силен, следовательно, птицы обычно продолжают заботиться о таких птенцах».

ОДЮБОНСКОЕ ОБЩЕСТВО

⁂

О чем вы сожалеете? Я сожалею о случаях, когда поступала слишком рассудочно или, наоборот, слишком поддавалась эмоциям. Сожалею о случаях, когда почему-то казалось, что лучше держаться позади и не лезть на рожон. Жалею, как и писатель Джордж Сондерс, о том, что когда-то реагировала вяло и несмело, о случаях, когда «живое существо было рядом, передо мной, и страдало, а я среагировал… как человек благоразумный. Сдержанно. Вежливо». Сожалею о случаях, когда полагалась на советы других, даже если уже интуитивно сама понимала, что надо делать. Сожалею о том, что во мне прорывается какая-то почтительность к мнению других, страх проявить сентиментальность. Жаль, что мной не так уж решительно руководят порывы, нахальство, инстинкты.

Сожалею, что не очень-то умею прятать свою врожденную искренность за завесой ироничного и соленого остроумия. Жалею, что наука – не капитан моего корабля.

Английское слово regret восходит к старонорвежскому «grāta» (плакать, стонать). Возможно, сожаление – способ смягченно, чуть ли не со сладостной грустью выразить всё мое недовольство изъянами своего узколобого и нерешительного характера.

В целом я не причисляю себя к плаксам и нытикам, но могу понять, какое потенциальное наслаждение – плакать и ныть.

⁂

Уже много лет, каждый сентябрь, я бываю на светских торжествах по случаю Рош а-Шана – мой муж там выступает как певец. В определенный момент церемонии нас просят записать на клочках бумаги, о чем, случившемся в прошлом году, мы сожалеем, – причем, пока записываешь, подумай, как всё исправить. Традиция предписывает отпускать то, что тебя удручает, по волнам какого-нибудь водоема (желательно «в пучину морскую»[31]), но это прогрессивная община, так что мы бросаем эти бумажки в большой синий бак для вторсырья.

Обычно я сторонюсь благочестивой религиозности и коллективных ритуалов, но этот ритуал странным образом вселяет в меня удовлетворенность. Мне нравится тайком наблюдать за людьми и отслеживать, много ли они записывают, много ли «грехов» носят в своих обремененных печалями душах.

Моя свекровь, приходящая на торжества вместе с нами, никогда не пишет длинных списков. Я считаю, что это свидетельствует о ее добродетельном характере. Она всю жизнь вступается за других и стоит с ними плечом к плечу. Она участвовала в маршах за гражданские права, помогала с жильем и оказывала материальную поддержку уклонистам от призыва, которые сбегали из США в Канаду, чтобы их не отправили воевать во Вьетнам, руководила движениями солидарности с борцами против тоталитарных режимов Сальвадора и Никарагуа, доныне отстаивает права палестинцев. Она всю жизнь неустанно борется с экономической, гендерной и расовой несправедливостью.

Ее душе чужды плаксивость и нытье.

Иногда я беспокоюсь за нашу коллективную душу. Беспокоюсь из-за крупных событий, о которых мы в один ужасный день, возможно, станем сожалеть все вместе. Беспокоюсь заодно с британским писателем-натуралистом Робертом Макфарланом, что «мы живем при затяжном кризисе биоразнообразия – но замечаем этот кризис, если вообще замечаем, лишь как фоновый ропот совести, который легко заглушить».

Как вы думаете, это слезливо или чертовски антинаучно, если я экстраполирую судьбу обреченного щегленка на текущие темпы вымирания птиц? А темпы эти, по оценкам Макфарлана, сейчас «возможно, выше, чем в любой момент за 150 миллионов лет эволюционной истории пернатых».

Вряд ли есть настолько грандиозный обряд, который позволит отпустить по водам сожаление такого масштаба.

Но щегленок… мне бы хотелось поступить так, чтобы я сама себе подивилась. Хотелось бы, чтобы мне представился шанс поучаствовать в маленькой победе над смертью.

⁂

Если сейчас я четко сформулирую свои намерения, спасет ли это меня от угрызений совести впоследствии? Можно ли создать механизм защиты от сожалений? Как будет расцениваться жизнь, застрахованная от любых сожалений, – как праведная или как чудовищная? Можно ли всем сердцем испытывать сожаление из-за выбора, сделанного другим человеком, – этакое косвенное сожаление или сожаление за компанию с теми, кто с нами очень тесно связан или очень сильно на нас похож? Это конструктивное чувство?

Время от времени ко мне обращаются люди, которым хочется поблагодарить моего отца за его работу в прошлом. На днях один мужчина