Адвокатский калейдоскоп - Константин Евгеньевич Ривкин

С.Е. Кальманович прибыл в Тамбов на заседание военного суда для защиты лица, обвиняемого в убийстве. Во время процесса подозвавший его к себе жандармский офицер заявил, что он арестован. Кальманович сообщил о произошедшем председательствующему. После этого суд удалился на совещание и вынес резолюцию о его освобождении от обязанности защитника. Затем присяжный поверенный был взят под стражу, дело было разрешено судом тут же, право принесения кассационной жалобы отвергнуто, смертный приговор приведен в исполнение.

В 1906 году в Иркутске был арестован весь состав Совета присяжных поверенных, и его функции перешли к окружному суду.

В 1914 году состоялся обвинительный приговор с осуждением к тюремному заключению в отношении большой группы — свыше двадцати пяти человек — участников общего собрания присяжных поверенных, голосовавших за принятие резолюции о направлении телеграммы защитникам Бейлиса, которая содержала протест против факта организации этого процесса.

Анализируя подобного рода случаи, Гессен резюмировал: «Аресты и высылки адвокатов стали явлением вполне обычным».

В таких условиях рекомендации советов своим членам при их столкновениях с грубостью и беззаконием со стороны представителей власти, в том числе судебной, согласно известной работе А.Н. Маркова «Правила адвокатской профессии в России» (1913), выглядели следующим образом: «Адвокат должен быть скромен и корректен, но он должен обладать бесстрашием и энергией в отстаивании своего личного достоинства и своих прав. Смущаться возможностью бестактности судьи и только на этом основании поступаться своими законными интересами член присяжной адвокатуры не имеет права. Совершенно неосновательно поверенному полагать, что он имеет право безразлично относиться к мнению судьи о нем как о частном лице и члене сословия. Он может игнорировать мнение судьи о нем, пока оно составляет личное достояние последнего, но раз это мнение в форме оскорбительной судья выразил в публичном заседании, поверенный не имеет права относиться к этому безразлично, он должен защищаться против бестактности и неуместных выходок со стороны судьи. От этой обязанности не освобождает соображение относительно возраста и болезненности судьи, ибо суд существует вовсе не для того, чтобы болезнь и старость могли проявлять в нем свои слабые стороны. Кто стар и болен настолько, что не может владеть собою, тот имеет все основания оставить судейское кресло и передать его тому, кто умеет и может быть приличен и корректен».

Для самых острых конфликтов, задевающих честь и достоинство адвоката, здесь же содержится и разъяснение следующего характера: «…Возможны и такие прискорбные случаи, когда столкновение председателя с защитой принимает характер, несовместимый с личным и профессиональным достоинством защитника; поставленный в такое положение присяжный поверенный может сделать только одно — заявить Суду о невозможности продолжать отправление своих обязанностей и удалиться из зала заседаний».

Неудивительно, что ответные действия органов адвокатского самоуправления на притеснения далеко не всегда отличались нужной активностью. Перевешивало желание не обострять отношения с властью, и конформизм становился преобладающей идеологией.

В 1909 году министр юстиции И.Г. Щегловитов произнес в Государственной думе речь, содержавшую крайне резкую характеристику адвокатского сословия. Возмутившаяся этим группа присяжных поверенных подала в Совет заявление о необходимости созыва общего собрания, чтобы выработать меры реагирования. Совет обратившимся отказал, разъяснив свою позицию так: «Созвать для обсуждения этой речи общее собрание представляется нецелесообразным, так как для членов сословия и без всякого обмена мнений вполне ясно, как им надлежит к ней относиться, а принимать по поводу этого акта какие-либо постановления в смысле протестов, для представления которого у сословия нет законного пути, едва ли было бы согласно с достоинством и интересами сословия».

К чему приводит избыточная терпимость к проявлениям беззакония, говорит и следующий пример. В 1885 году в Киеве на судебных заседаниях председательствующий и один из членов суда постоянно останавливали присяжных поверенных, причем доходило до грубых окриков: «Молчать!» Обсудив на своем собрании ненормальное отношение суда к своим товарищам, киевские поверенные в числе двадцати шести человек направили письмо председателю в надежде, что конфликт будет сглажен. Явно бывший сторонником более активных действий, Гессен писал затем по данному поводу, что «сдержанность и умеренность этого обращения не привели ни к чему», поскольку суд, найдя некоторые выражения из обращения неприличными для себя, составил обвинительный акт в целях привлечении обратившихся к уголовной ответственности.

Пассивность Совета сказалась и при попытке определенной части питерских присяжных поверенных отреагировать на страшные события 9 января 1905 года, когда у Зимнего дворца была расстреляна мирная демонстрация (Кровавое воскресенье). Согласно дошедшим до нас документам, отдельные группы присяжных организовывали собрания в целях выработки решений о проведении в знак протеста кратковременной забастовки. Резолюции таких собраний доводились до председателей соответствующих судов.

В эти же дни, как зафиксировал Департамент полиции, в Москве бастовали 250 присяжных поверенных. Волнения наблюдались и в других краях империи.

Однако Санкт-Петербургский совет присяжных, хотя и признал происшедшую трагедию «гнетущими и истинно горестными событиями», в то же время проявил беспокойство по иному поводу — о том, что в случаях забастовки были отложены слушания дел в судах, а поэтому осудил поведение активистов[54]. Особо адвокатская инициатива вызвала недовольство руководства, поскольку «все без исключения дела и вопросы внутреннего самоуправления сословия ведаются исключительно его органами: Советом и Общим Собранием Присяжных Поверенных». Вместо того чтобы самому возглавить и соорганизовать стихийно возникшее движение адвокатов, Совет в своей резолюции посетовал на бессистемные действия инициаторов забастовки. Впрочем, в оперативно вынесенном постановлении, разосланном 15 января членам столичной адвокатуры, до вольнодумцев было милостиво доведено, что они не будут привлечены за свои действия к дисциплинарной ответственности.

Справедливости ради следует отметить, что уже 30 января того же года общее собрание питерских присяжных поверенных, совершенно недовольное действиями своего Совета, единодушно приняло резолюцию, где говорилось, что его постановление идет вразрез с чувствами, одушевляющими сословие в настоящий переживаемый русским обществом момент; что оно, основанное на непроверенных и несоответствующих действительности данных и содержащее огульное осуждение многочисленной группы товарищей, является и по содержанию своему, и по тону неуместным и оскорбительным. Многие участники собрания предрекали, что на следующем общем собрании члены Совета будут забаллотированы, и предлагали им немедленно подать в отставку. В итоге, когда страсти немного улеглись, лишь главный идейный вдохновитель и автор позиции, которая легла в основу раскритикованного затем постановления, известный адвокат Н.П. Карабчевский, на следующем перевыборном собрании не был избран