Лабиринт Ванзарова - Антон Чижъ

зацепил оба медных провода, сжав их концы в кулаке. Лебедев с готовностью подложил чистый лист.

– Что будем искать, господа?

Ванзаров обратил криминалисту немой вопрос, тот ответил чуть заметным движением глаз. Они прекрасно понимали друг друга. Столько лет ловят преступников вместе, никакой машинке правды не совладать.

– Если не ошибаюсь, – начал Ванзаров, – преступление должно давать сильный выплеск психической энергии.

– Вероятно, вы правы, – ответил Котт. Он замедлял дыхание, а карандаш держал на изготовке.

– В таком случае поищите образы преступления, которое могло быть совершено недавно, да хоть сегодня ночью…

Доктор закрыл глаза. Какое-то время он сидел неподвижно, пока не вздрогнул. Карандаш ожил и забегал по бумаге. Котт дергал головой, словно его било электрическим током, карандаш носился над листом. Как вдруг грифель воткнулся в бумагу с такой силой, что хрустнул, карандаш выпал из пальцев, доктор выпустил медные провода. Он откинулся на спинку стула, будто умер.

Лебедев дал знак его не трогать. Ванзаров поднял листок. Криминалист оказался у него за плечом. В бумаге зияла дырка с грифельным ободком. В хаотичном беспорядке были разбросаны слова: «Публичка… Напротив… Фигуры… Золя… Комната… Ремень… Стул… Зеркало… Холодное тело… Шинель… Осколки… Ночь… Сапоги… Шарф… Поймать…»

Ванзаров беззвучно спросил: «Понимаете, что это значит?»

На что получил точный ответ криминалиста: «Без малейшего понятия».

– Что там, господа, получилось?

– Результат интересный, – ответил Ванзаров. – Но бесполезный.

– Отчего же? – Котт открыл глаза.

– Образов много, но где конкретно и что произошло?

– Я не знаю, господа, что записал… Автоматическое письмо не поддается логике.

– Вы не знаете, что пишете?

– Конечно, нет! – Доктор сел вполне прямо.

– Как же так: видите образы, но не ведаете, что творит собственная рука? – спросил Лебедев. – Трудно поверить.

– Господа, я всего лишь передаточное звено в цепочки психической энергии. Моя задача настолько освободить собственное сознание, чтобы чужая энергия вошла в него и обратилась в слова. Помимо моей воли.

– В таком случае, вы выполняете роль медиума, – заключил Ванзаров. – Без вас аппарат бесполезен.

Кажется, доктор приложил усилия, чтобы не разразиться возмущением. А то и криками.

– Вы правы, господин Ванзаров, – ответил он мягко. – Любым аппаратом надо уметь управлять: хоть паровозом, хоть швейной машинкой. Приемы, которые позволяют руке фиксировать образы без участия сознания, чрезвычайно просты. Я могу обучить каждого. Любого чиновника полиции. Даже вас, если немного умерите скептицизм.

– Разве графический автоматизм, как это называется, не один из приемов спиритизма или результат гипноза?

– Нет! – вскрикнул Котт, подскочив. Он вцепился руками в край стола так, что старая мебель скрипнула. – Нет и еще тысячу раз нет… Да, спириты и прочие шарлатаны показывают графический автоматизм как прием общения с загробным миром. Но это наглый обман. Да, профессор Пьер Жане проводил наблюдения над истерическими больными, у которых были проявления механического письма анестетической рукой… Да, под гипнозом люди начинают писать, не зная, что делают. Но это психическая болезнь. А мой метод – научный. Он позволяет освоить приемы психической самодисциплины и применить их вместе с аппаратом. Что вы и увидели… Я ученый, доктор… У меня снова есть пациенты… Много пациентов… Моим методом я уже помогаю больным… Больше всего я хотел бы принести пользу обществу… Искоренить зло и преступления ясновидением… Мне нужна помощь, а не презрительное сомнение… Наглотался его достаточно…

– Блестяще, коллега! – воскликнул Лебедев и одобрительно похлопал Котта по плечу, отчего того перекосило.

– Крайне признателен, Аполлон Григорьевич, – волнение не угасло, но Котт овладел собой. – Мы пока не можем проникнуть в нижнее сознание и понять, какие процессы там происходят, но мы можем фиксировать их. Мой аппарат уловил чью-то сильную эманацию, моя рука передала образы в слова, дальше вам надо разгадать ребус. Войти в лабиринт и найти выход.

– Ребус, – повторил Ванзаров в задумчивости, словно в полусне, которая Аполлону Григорьевичу была знакома. В такие моменты его друг отправлялся в мыслительные дебри, из которых возвращался не с пустыми руками. – Золя… Шинель… Осколки[26]… Что их объединяет?

– Библиотека, что же еще! – от любопытства Лебедев не мог устоять на месте. – Доктор уловил образ Публички[27]. Все сходится!

– Сообщений о преступлении не поступало.

– Тогда поехали проверим! – Лебедев подхватил саквояж и пальто. – Коллега, собирайтесь, поедете с нами.

– Прошу простить, господа, не в этот раз, – ответил доктор.

– Разве вам не интересно посмотреть на реальность, которую описал графический автоматизм? Вы же ученый, а это настоящий результат эксперимента.

Котт поднялся с трудом, его пошатывало. Лицо ходило ходуном, играли желваки, а стиснутый рот вытянулся ниточкой. Доктор боролся с бешенством.

– Того, что получено, не изменить, – проговорил он хрипло. – Ошибка возможна. Поймать и разделить свободные образы – пока самая трудная задача. Могли наложиться посторонние эманации. Пока этот метод ясновидения не слишком надежен. Прошу простить…

– Отчего не проверить, – сказал Ванзаров.

– Прошу меня извинить, опыты отняли много сил, я устал… Буду к вашим услугам хоть завтра. А сейчас мне надо домой… Срочно…

Лебедев был сама любезность: помог упаковать аппарат, подал Котту пальто и придержал дверь, пожелав хорошо и весело встретить праздник. Как только дверь затворилась, услужливо-добродушное выражение слетело с лица криминалиста.

– Что думаете, друг мой? – спросил он, взяв листок с дырой и глянув через нее.

– Субъект нервный, неуравновешенный, истерический, с резкими перепадами настроения, раздутое чувство собственного величия, не признает никаких возражений, живет в большой бедности, жена за ним не следит…

– Удивляюсь, как такого к больным допускали, – сказал Лебедев, поднимая с пола сигарку и сдувая с нее мусор. – Врачебного патента у него нет, наверняка практикует на свой страх и риск, кто-то доверяет ему свою больную голову… Что его так задело? Возможно, бедняга стал раздражительным, когда его погнали из врачебного сообщества. Непризнанный гений, что ту скажешь… Странно, что не спился.

– Странно другое…

– Что именно, друг мой?

– Как легко он вошел в состояние графического автоматизма.

– Есть захочешь – не такому научишься… Пятнадцать лет тренировок дают о себе знать. Не представляю, как наших чиновников этому научить.

– Котт обещал научить даже меня. Значит, остальные справятся.

– Вы же не поверили ни единому слову уважаемого доктора.

– Как и вы, Аполлон Григорьевич, – из мысленных дебрей ответил Ванзаров. – Притворились адептом, чтобы бедняга разговорился и проболтался.

Ему погрозили пальцем.

– С кем поведешься, от того и наберешься всякого жульничества… Однако как доктор угадал ваши мысли?

– Трудный вопрос, – ответил Ванзаров. Он размял спину и руки, как перед борцовским поединком. – Поедемте, поглядим на образы ясновидения вживую. Может, станет немного яснее.

Уговаривать Лебедева не пришлось. Он стоял одетый при саквояже.

– И все же, что думаете? Не таитесь…

– Мы вошли в лабиринт, – сказал Ванзаров.

– Я говорил: не лезьте в это дело.

– Поздно сожалеть.

– Значит, готовы встретить Минотавра в глубине лабиринта?

– Всегда готов, Аполлон Григорьевич, – ответил Ванзаров. – Разыщем и поглядим в глаза чудовищу.

31

На взгляд кухарки, что прибежала на Никольский закупить продуктов и себе копеечку сэкономить от хозяйских денег, рынок бурлил как всегда. Продавцы торгуют с большой уступкой, зазывая народ, от самоваров сбитня ароматный пар, связки баранок шелестят, куры кудахчут, поросята визжат, не желая становиться ужином, мужики и бабы друг дружку с праздником поздравляют, смех и радость. От полицейского налета не осталось и следа.

Обида в душе Обуха тоже утихла. Залепили[28] Корпия, что тут поделаешь. Хорошо хоть в свою часть попал. Пристав Минюхин понимание имеет, напрасно злобствовать не станет. Может, к вечеру отпустит. А если фигов[29] начальник вцепится, ну подержит пристав денька три, ну пять. Не более недели точно. И отпустит с миром. Вернется Корпий, все обойдется. За решеткой посидит, станет настоящим воровским.

Размышление успокоило старшину. Он собрался побаловать душу сбитнем, но тут дверь лавки распахнулась. Невысокий господин перешагнул Мишку-Угла и Петьку-Карася, которые корчились у порога. Охрана из них, знать, никудышная. Не смогли удержать лихо. Принесло новую беду, когда не ждали…

Господин был в кепи с завязанными ушками и теплом пальто. Только рука висела плетью, будто не своя. Что Обух заметил наметанным глазом.

– Здорово, – сказал гость незваный, хуже монголо-татарина.

– И тебе не хворать, милый, – Обух сделал вид, что зад почесывает, сам же проверил рукоятку ножа под стулом. С таким гостем может пригодиться. Жаль, револьвер далеко.

– Зови Корпия.

К этому Обух был не готов. Не то чтобы страшился, но думал, что сегодня за ним точно не придут. Девка же