Дикие нравы - Максим Михайлов

Толпа угрюмо молчала. Солдаты только теперь до конца осознавали во что они собственно влипли, и чем это им грозит, потому стояли молча, понурив головы и мысленно уже прощаясь друг с другом и с далекой родиной. Капитан тоже молчал, давая слушателям возможность до конца проникнуться всей мрачностью открывающихся перед ними перспектив. В этот момент, в первый ряд энергично работая локтями, протолкался Литовский.

— Господин капитан, господин капитан!

— Да, я слушаю… — Галуа удивленно посмотрел на обратившегося к нему по-французски солдата, он-то считал всю эту серую массу сборищем малограмотных и необразованных детей крестьян и нищих рабочих, потому никак не ожидал услышать от кого-нибудь из них французскую речь.

— Я полагаю, — спокойно продолжал Литовский, довольный не укрывшимся от него секундным замешательством капитана. — Я полагаю, что выход из нашей ситуации все-таки есть, иначе, зачем вся эта беседа?

— Да, несомненно, — уже овладев собой, отвечал Галуа. — Выход есть и достаточно простой. В данный момент моя страна ведет многочисленные и тяжелые войны против мятежников в колониях. Потому нам, не скрою, постоянно требуются отчаянные, сильные духом люди для военной службы. Русские зарекомендовали себя, в последней войне, как идеальные солдаты: мужественные, сообразительные, выносливые и неприхотливые. Ваш побег от соседей доказывает, что вы достойные продолжатели славных традиций Красной Армии. Именно поэтому я уполномочен высшим командованием, предложить вам военную службу в Иностранном легионе французской армии. Хочу сразу заметить, что поступивший на службу в легион, автоматически освобождается от своего прошлого, при желании он может выбрать себе новое имя, новую национальность, а значит, становится новым человеком, не имеющим за собой прошлой жизни и совершенных в ней преступлений, попрошу учесть это особо.

Тогда казалось, что это единственный выход, возможно, так оно и было на самом деле, по крайней мере, проверить это не представилось возможным, из шестисот с лишним человек добравшихся до Французского Конго от контракта с Легионом не отказался ни один. Капитан Галуа мог честно поздравить себя с великолепной вербовкой. Конечно, в одно подразделение и даже в одну часть русских старались не направлять, раскассировав их среди прочих легионеров, которых к тому времени числилось во французской армии больше сотни тысяч. К своему огромному удивлению новоиспеченные легионеры встретили среди них немало своих соотечественников, которых разметало по всему свету безжалостной машиной Второй Мировой войны. Второй столь же многочисленной группой оказались, как ни странно, негры из США. Жители южных штатов, они бежали через океан, спасаясь от притеснений и погромов куклусклана. Таков был в то время Легион наполовину славянский, наполовину чернокожий. Кроме того, на сержантских должностях часто можно было встретить немцев, преимущественно спасающихся от наказания эсэсовцев. Офицерами, естественно, были французы, в большинстве своем уроженцы тех самых колоний, в которых располагались их части.

Старик помассировал виски, стараясь отвлечься от овладевших им мыслей, вновь сосредоточиться на повседневных заботах. Однако против воли продолжавшая разматываться, как нить из катящегося клубка память, не отпускала. Вдруг ни с того ни с сего заныл, запульсировал наливаясь кровью, давно заживший рубец на затылке, оставленный сабельным ударом. Как же назывался тот оазис? Сейчас уже и не вспомнить заковыристое арабское имя, данное этому затерянному среди мертвой пустыни зеленому островку. Кажется, Бер-Аюм, а может быть и нет… Правая рука скользнула к верхнему ящику стола и на ощупь нашарила в нем плоскую стеклянную бутылку. Коньяк, настоящий французский, вовсе не похожий на то пойло, что под видом знаменитого на весь мир благородного напитка пытаются обычно подсунуть доверчивым туристам здесь в Африке. Этот куплен в Марселе, во время недолгой поездки в страну, гражданство которой было оплачено тем самым ударом бедуинской сабли. Янтарная жидкость тягуче забулькала, проливаясь в горло, теплым шаром жидкого огня прокатываясь по пищеводу, проваливаясь в желудок. Так, теперь еще покурить, покурить и успокоиться, выкинув из головы лишние воспоминания, так не вовремя разбередившие душу. Можно подумать воспоминания когда-нибудь бывают вовремя?

Покрытый арабской вязью, высокий, полтора метра от пола кальян, запузырился налитым в колбу белым вином с пряностями, дохнул полузабытыми восточными ароматами. Кальян Старик себе позволял, свято веря, что очищенный вином дым не наносит обычного разрушительного вреда организму, наоборот, помогает расслабиться напряженным нервам, отдохнуть, прийти в нормальное и спокойное рабочее состояние. Глаза сами собой закрылись, губы втянули новую порцию сладковатого дыма, унося Старика прочь от заваленного бумагами стола, от кондиционированной прохлады щитового модуля, прочь, прочь из Экваториальной Африки. Горячий ветер пустыни ласкал щеки, нежно сдувая с них налипшие песчинки, ероша длинными жаркими пальцами волосы. Точно так же как это делала Лейла, молодая алжирская проститутка, полукровка, охотно принимавшая за скромную плату на своей бедной квартирке легионеров. Там ее и нашли, точнее, нашли ее тело. Голова стояла отдельно, на маленьком кухонном столике, из посиневших опухших губ торчал сморщенный обвисший член. В комнате приколотый кривой бедуинской саблей к кровати легионер, штаны спущены до колен, в паху кровавое месиво. И мухи, жирные зеленые мухи, жужжащей тучей носящиеся под потолком из стороны в сторону, вспугнутые вошедшими людьми. Еще живыми, но такими же вкусными, как эти распростершиеся подле друг друга на закрытой балдахином кровати. Ничего их время еще придет, мухи и трупные черви всегда точно знают, свое время придет для каждого из двуногих.

— Ла иллаху Алла ллахи, ва Махамадун расулу ллахи, — выводит откуда-то с недосягаемой высоты минарета чистым сильным голосом муэдзин.

Дым ароматной струей течет в легкие, кружит голову.

— Я-а! Я-а! — накатывается волной дикий крик несущихся на верблюдах всадников в белых, развевающихся по ветру одеяниях. — Алла!

Кажется никто и ничто не в силах остановить неудержимо устремившуюся к оазису лаву. И меньше всего на это способна жидкая цепочка легионеров, затаившаяся в наспех отрытых в песке стрелковых ячейках за намотанной спиралью колючкой.

— Я-а! Я-а!

Уже отчетливо видны искаженные яростью бородатые лица, зловеще отблескивают металлом, занесенные для удара сабли.

— Огонь, сукины дети! Покажем этим уродам! Огонь! — раненым медведем ревет капитан Галуа.

Последние слова уже полностью тонут в ураганной стрельбе, давно сдерживаемое желание нажать на спуск автомата, наконец получило выход. Теперь можно не просто лежать, в ожидании неумолимо надвигающейся из пустыни смерти, а вступить с ней в бой, возможно даже победить. Первый магазин опустошается с рекордной быстротой, практически не целясь. Выстрелы подобны мелким камешкам, летящим в набегающую штормовую волну, так же бесполезны и неспособны остановить ее яростного натиска.

— Алла!

Первые ряды атакующих налетают на заранее поставленные мины. Песок взлетает в воздух огромными рассыпающимися по сторонам султанами. Сработали мины-лягушки. «Прыжок в небеса» называют их между собой саперы Легиона. Знаменитые прыгающие мины, впервые примененные еще немцами. Начиненный стальными шариками корпус подскакивает на полтора метра от закрывающего его песка, разбрасывая во все стороны визжащую выкашивающую все вокруг смерть. Несущаяся на верблюдах кавалерия беспорядочно сбивает ряды, валятся на землю убитые и раненые, в ужасе разбегаются в разные стороны потерявшие седоков животные, сталкиваются друг с другом, бьются в агонии взрывая песок копытами. Яростный боевой клич атакующих заглушают проклятия и стоны раненых. И тут с двух сторон по сбившимся в кучу людям и животным начинают бить пулеметы, кромсая длинными очередями, разрывая в клочья тела…