Страсти по России. Смыслы русской истории и культуры сегодня - Евгений Александрович Костин

по нашим предположениям, развиваются последние сто с лишним лет, начиная с эпохи Модерна, и нет никакого сомнения, что полный процесс займет не менее двух-трех столетий, как в эпоху Ренессанса,) опять-таки опираются именно на Запад. Остальной мир, к счастью для него, запаздывает с данными реверсивными этапами видоизменения человеческой природы. Особенно характерен в этом отношении путь России. Она первой из остального мира (вне Запада) заявила о своем несогласии следовать этим примерам и выстраивать жизнь по чуждым лекалам и готова воевать ради сохранения своей цивилизационной идентичности.

России кажется, что ее спасение именно на самостоятельной траектории развития. Такое ощущение, что она готова накрепко отъединится от остального мира, по крайней мере, от западного, создав внутри громадной территории свое собственное человечество. От этого, кстати, и потребность «вернуть» в рамки своей цивилизации страны и народы, какие и так являются ее органической частью. У России, к сожалению, не хватило исторического терпения, когда подобное воссоединение произошло бы эволюционным и незаметным для окружающего мира образом, и она решилась на конфликт не с Украиной, но напрямую с Западом.

Конечно, природные и человеческие ресурсы ее таковы, что она может реализовать эту утопическую во многом (для западного сознания) идею создания нового «берега обетованного» для всего человечества, но сама красота этой идеи делает ее крайне привлекательной для российского народа. Кажется, что Россия приняла решение «выскочить» из колеи традиционного цивилизационного развития, решила определиться со своей идентичностью самого широкого плана, включающей в себя основные составляющие элементы – от ментально-психологических до идеально-философских, от культурных до религиозных, от языковых до нравственных.

Эта предпринимаемая попытка цивилизационной реинкарнации, возвращения к своим истокам, приводит к попаданию российского общества в привычную матрицу некой новой «освободительной» (или очистительной) войны, где, как понятно для большинства народа, речь идет опять о выживании страны в целом, о сохранении России как отдельной и самостоятельной цивилизации. У Михаила Гефтера есть замечательные слова о христианстве, из которого «вышла цивилизация с запросом на весь Мир». И его интерпретация советской цивилизации делается именно с упором на этот, решающий аспект ее глубинного позитива, распространения на все человечество. Россия пока не потеряла своей, странноватой для остального мира, пассионарности, когда необходимо в действительности все время обнаруживать то, что превращает быт в бытие. То, что делает человека человеком. Это звучит сущим трюизмом, пока мы не начинаем вглядываться в прошлую историю человечества и видеть, какое искажение человеческой природы в ней происходило.

Разумеется, что всякая большая цивилизация определяет для себя параметры человека, какой мог бы выступать в качестве некоего образца и примера для подражания, так как это требуется по законам существования больших систем, где содержание и формы поведения субъекта должны быть синхронизированы с потребностями общества (государства, цивилизации, человечества). Цивилизация, будучи сложной и разнонаправленной системой общественных, социальных, нравственных отношений внутри самое себя, всегда стремилась к унификации человеческого поведения для оптимизации работы всего цивилизационного механизма. Причем нельзя сказать, что данные установки носили как бы спонтанный, не отрефлектированный характер. Вовсе нет, и в древнеегипетской литературе, и в древнегреческой, не говоря уже о древнеримской, это был ясно выраженный набор требований по отношению к отдельному индивиду, предполагающий выполнение им тех или иных предписаний со стороны властей. В данном случае «власть» понимается как персонификация сформировавшейся культуры с явным цивилизационным оттенком.

И мы понимаем, что эти предписания коррелируются с культурной и цивилизационной повесткой дня для данного типа общества, включающих в себя религиозные, обрядовые, семейно-бытовые и прочие регламентации, которые так или иначе, но способствуют устойчивости данного образования, сообщества людей. Причем, чем оно развитее и сложнее, тем больше ограничений накладывается на его членов. Древнеримская цивилизация была сложным социально-культурным механизмом, и варвары воспринимались именно как варвары по причине отсутствия у них данных жестких предписаний в частной и публичной жизни, чем, по существу, древние римляне справедливо гордились.

Стать тираном, деспотом, цезарем и означало – перейти границы этих ограничений и поместить себя в разряд уже не людей, но небожителей, существ, приближенных к божествам. Эти достаточно тривиальные соображения о прошлом необходимы для нас, чтобы отчетливее прояснить феномен исторического зияния в России на месте данных ограничений и предписаний.

Строго говоря, весь набор существенных и непреодолимых границ для древнерусского человека (если начинать этот просмотр издалека), сводился к религиозным правилам и запретам, все остальные ограничения носили достаточно условный характер, не влияли на доминантные черты ментальности этого человека. Все это делало картину мира для абсолютного большинства жителей древней Руси единой и однородной для всех.

Переход России от одной исторической эпохи к другой, смена целых формаций является для нее постоянной исторической матрицей. Она все время попадает в эту модель. Готовясь к изменениям, совершаемых подчас силой и часто как бы со стороны (пример Петра Великого), но внутренне сохраняя свою принципиальную архаичность и неповоротливость в историческом смысле. Сама по себе Россия не очень и жаждет изменений, развития, движения «вперед и выше», она хочет развиваться прежде всего духовно. В этом ее основная для человечества Загадка и спасение для нее самой.

Историческое ее развитие в итоге определяется не освоением технологических достижений других культур и других народов, а созданием, и при этом очень часто в весьма неразработанной теоретической форме, идеальных конструкций, обращенных как раз ко всему миру, или, по крайней мере, захватывающими ближайший ареал рядом с нею сосуществующих народов. Учитывая пространственную величину России, захват получает циклопическим; как ни крути, в ее объятия попадает почти половина мира.

Есть все же необъяснимые вещи с Россией. Для нас, русских людей, она всегда была и есть – другого ощущения нет у русского человека, и не важно, какие эпохи она переживала, что с нею происходило технологически или социально. Русский человек всегда подстраивался к тому, что ему предлагали – власть, церковь или царь-батюшка.

Но вот совершенно неожиданно и для мира и самой страны появилась великая русская литература, начался русский Ренессанс в культуре, и вдруг появилось множество России – Пушкина, Гоголя, Толстого, Достоевского, Чехова, Бунина, Глинки, Чайковского, Мусоргского и далее по всему реестру нескончаемых русских гениев и просто талантов. Этих «новых», неизвестных России как бы и не было до них, но появившись, они вошли каким-то боком в основную Россию. И именно ее мы теперь знаем и любим. Они-то и будут антропологически охранять русского человека и всю Россию от забреданий на поляны трансгуманизма и новой гендерности; они просто не позволят нам свернуть в сторону от смыслов и идеалов подлинного, идеального человека.

* * *

С человеком (постмодернисты написали бы