Архив Шевалье - Максим Теплый

– Надо будет – и застрелюсь! – неожиданно выкрикнул из президиума Беляев. – А «Жигули» – так это же ты мне свои, Егор Дмитриевич, уступил. Сказал, что у тебя уже есть!

– Позор!!! – неслось из зала.

Лузгачев же расценил все эти выкрики как поддержку своего выступления и гордо завершил его:

– Действительно позор, товарищи! Позор, что партия столько лет таскала на своей могучей шее этого дармоеда, который изменил ей как последняя… – Лузгачев присмотрелся к своим записям и не решился прочитать написанное. – Как последняя… потаскуха, – наконец нашелся он. – Все, товарищи! – рубанул он рукой по трибуне и, не глядя в текст, завершил: – Изгоним эту Марию Мандалину из партии.

– Какую Марию? – не расслышал Горбачев.

– Мандалину! – не моргнув глазом повторил Лузгачев. – Ту, про которую Христос сказал… ну там что-то про то, что ее надо пожалеть. Но нашу, внутрипартийную Мандалину, жалеть нельзя. Жалеть надо партию! Все, товарищи!

В зале кто-то зааплодировал, а кто-то свистнул в два пальца. Лузгачев к этому моменту уже отошел от трибуны, но, услышав свист, вернулся назад и погрозил пальцем в зал:

– Я знаю этого свистуна! Я узнал тебя, сбитый летчик! Зайдешь после пленума ко мне. Думаешь, получил Звезду Героя и теперь тебе все позволено? Завтра же вернем тебя назад в твою часть! Жалко, что тебя в тот раз моджахеды не придушили. Не свистел бы сейчас…

– Садись, Егор! – грозно прикрикнул Горбачев.

Лузгачев еще раз погрозил кому-то пальцем и гордо занял свое место.

Горбачев тут же наклонился к нему, и первые ряды отчетливо услышали, как он спросил:

– Эстонца тренировали?

Лузгачев утвердительно кивнул.

– Ну смотрите мне!..Слово предоставляется товарищу Рейльяну, члену ЦК компартии Эстонии, учителю средней школы номер три города Тарту. Только прежде чем он выступит, я скажу так, товарищи: выступление Беляева, которое мы с вами слышали, – это выступление врага! Беляева надо не только из партии гнать! Его надо к суду привлечь за антисоветскую агитацию! По пятьдесят восьмой статье! Или какая она у нас теперь… Вот возьмите академика Сахарова. Ну, он же не говорит так, как Беляев. Он же за перестройку, за ускорение. А этот – просто бандит какой-то! Мы ему это все припомним по-настоящему! По-пролетарски! Так сказать, ребром припомним!

Горбачев помолчал, успокаивая себя, и наконец повторил:

– Пожалуйста, товарищ Рейльян!

Арнольд Янович Рейльян медленно шел через весь зал к трибуне, опираясь на трость, рукоятка которой была выполнена в виде головы леопарда. Эстонец был одет в черный костюм, который сидел на его грузной фигуре с каким-то особым лоском, причем вместо галстука ворот рубашки украшала бабочка. Густые седые волосы лежали на крупной голове плотными волнами, которые плавно покачивались в такт шагам.

Он молча постоял несколько минут на трибуне, дожидаясь полной тишины в зале, а когда тишина установилась, начал свою речь неожиданным вопросом:

– А что, товарищи, есть в этом зале люди, которые не согласны с тем, что сказал пленуму товарищ Беляев? Кроме товарищей Горбачева и Лузгачева, конечно! Есть?

– Есть! – раздались нестройные выкрики. – Конечно!

– Я тоже так думаю! Конечно же, есть! И таких пока большинство. Только еще год назад – выступи так Беляев или кто-то другой – против были бы все до единого. А сейчас, как я вижу, многие с Беляевым согласны. Кто открыто, а кто тайно. Мы изменились, друзья! И, кажется, навсегда! Я здесь представляю не только компартию Эстонии, но и созданный недавно Народный фронт, который объединяет большинство граждан нашей республики. Я от имени нашей делегации и по поручению руководства Народного фронта должен сделать заявление: мы, вся партия, коллективно выходим из КПСС, а Народный фронт начинает процесс по выходу Эстонии из состава Союза ССР.

– Ты что несешь, старый пень? – неожиданно заорал из президиума Гавриил Христофорович Дьяков. – Ты же вчера обещал только про Беляева говорить! Покритиковать, но поддержать!

В зале стало так шумно, что Горбачев был вынужден несколько раз призвать к тишине, а потом обратился к замолчавшему Рейльяну:

– Вы что, товарищ, с ума, что ли, сошли?! Я вам покажу независимость! Я вам покажу – из КПСС! Завтра же введем в Таллин войска! Где председатель КГБ? Ну-ка арестуйте этого провокатора!

В президиуме произошло какое-то шевеление, и из него стал выбираться маленький лысый человек, в котором все узнали председателя КГБ Николая Крюкова. Он двинулся в сторону трибуны, и зал мгновенно притих, с замиранием наблюдая, как Крюков будет арестовывать старого эстонца.

Навстречу Крюкову, с противоположной стороны президиума, решительно шагнул широкоплечий Беляев, который, после своего выступления, предназначенного, конечно же, не для пленума, а для митинга, успел хватануть хорошую порцию коньяку из припрятанной фляжки и теперь впадал в привычную алкогольную экзальтацию. Коньяк бодрил и способствовал росту отваги, перерастающей в готовность помахать кулаками прямо в зале.

– А ну не трожь эстонского ветерана! – заорал Беляев и, схватив Крюкова за ворот пиджака, стал оттаскивать от трибуны.

В этот момент в зале неожиданно погас свет и раздался голос Евгения Скорочкина, который говорил в микрофон откуда-то из-за кулис:

– Всем оставаться на своих местах! В стране вводится чрезвычайное положение. Создан коллективный орган временного управления: Государственный комитет по чрезвычайному положению – ГКЧП. Председателем ГКЧП является главный балетмейстер Большого театра. Кодовое название операции – «Лебединое озеро». Все члены Политбюро и все участники пленума объявляются временно задержанными. Держите Горбачева! – возвысил голос Скорочкин. – Уйдет! Вон он крадется вдоль кулис!

В зале заморгали многочисленные фонарики и прожектора, забегали вооруженные люди. Вскоре раздался торжествующий крик: «Попался, генсек хренов! У нас он, Евгений Иванович! Не уйдет теперь!»

– А что делать с Беляевым и эстонцем этим? – Это уже другой голос вопрошал из темноты.

– Арестовать всех, я сказал! – зычно командовал Скорочкин. – Всех на нары! И эстонца в первую очередь! Будет знать, как нарушать договоренности…

– Евгений Иванович! А нету их обоих! Ни Беляева, ни эстонца.

– Свет!!! – заорал Скорочкин.

Дали свет, который высветил следующую картину: в одном конце огромного зала с поднятыми руками, лицом к стене стояли делегаты, которых охраняли многочисленные автоматчики. Отдельно в углу охраняли сидящего в кресле Горбачева, который все время повторял:

– А это мы еще посмотрим, чья возьмет! ГКЧП – это незаконно. Я сегодня же улетаю в Форос и оттуда возьму на себя управление страной. Давайте-ка отпускайте меня! Я к вечеру должен быть в Форосе. Вы меня не имеете права держать в Москве!

– Да заткнись ты! – огрызнулся Скорочкин. – Отправим мы тебя в Форос. У самих это в планах… Ты пока пофорось там, в Крыму, с недельку, а мы тут порядок наведем. Вот только Бориса отыщем!.. Эй! Срочно ищите Беляева! Я знаю, где он. Он там же, где мы его утром нашли. Там у них еще дня на два запасы алкоголя. Туда давайте! И сделайте так, чтобы он хотя бы сутки не пил. Ему же надо страной руководить. А этих – этих всех в Лефортово. Напоить, накормить и брать с каждого присягу на верность новому генсеку, которого, будем считать, нынешний пленум выбрал – Беляева то есть. Кстати, кто отвечает за прессу? Готовьте отчет о пленуме, выступления там всякие, кто внес предложение, как голосовали. И чтобы все правдоподобно, как всегда… – Скорочкин по-хозяйски огляделся. – А с этими, с участниками пленума, поступим так: кто подпишется – тому сразу должность определяйте, и на волю, прямо на работу. Да, и вот еще что: вот тот мордастенький уже расписался и присягнул. Фамилия у него такая – он всегда впереди. Айдар! Так вот: раз первым присягнул, пусть пока премьером побудет. Ну, пару месяцев. А там посмотрим. К тому времени Борис уж точно протрезвеет… Тогда другого премьера найдем, и хорошо бы с основательной фамилией, такой, знаете ли, запоминающейся – типа Белоконев или, к примеру, Чернобровин. Поняли? Думайте давайте! И генсека ищите! Чтобы через час сидел на Старой площади и рулил страной!