Три дня в Сирии - Михель Гавен

— Расскажешь немного о своем хозяине? — спросила Джин Снежану.

— Козел, — просто ответила она. — Обычный арабский делец. Впрочем, бизнес у него вполне легальный. Он все свои делишки проворачивает под вывеской развлекательного комплекса «Звезда Востока». Это на подъезде к Даре, сама увидишь. Все у него внешне благопристойно. Отель, несколько корпусов, три ресторана, бары, бассейны, бани, и типа ночное варьете. На самом деле такая легальная демонстрация товара. Девочки выходят на сцену, делают там всякие движения у шеста, чтобы мужиков заводить. У мужиков имеются лазерные фонарики вроде указок. Понравилась ему девочка, так он наводит на нее указку. Красной точечкой помечает, а люди хозяина уже на заметку берут. Вроде ничего особенного. Подумаешь, указкой показал — не запрещено. Может, он ей букет цветов преподнести хочет. Так думают только несведущие люди, — Снежана усмехнулась. — Вроде меня. Выбранную девушку потом в специальное место доставляют. Это ниже по реке, у хозяина там кемпинг, где все закрыто и секретно. Клиент туда отдельно приезжает, чтобы остановиться на ночь. Девочку отдельно привозят, тайно, и под вывеской секретности потом увозят. Полиция нравов вроде как ничего не знает. На самом деле комплекс крышуют большие шишки из службы безопасности. Не зря же сам Шаукат сюда приезжал и своих русских дружков привозил, на Милисе отыграться. Знает, все сойдет ему с рук, под контролем, — с долей равнодушия закончила девушка.

— Дара, — сообщил сидевший вполоборота Бабак.

— Сворачивай налево и жми до конца. Там опять будет поворот. Вниз, к реке спускайся, — приказала Снежана.

Джин довольно подробно рассматривала в Интернете, как выглядит небольшой южный сирийский городок Дара, еще находясь в Израиле. На деле он оказался точно таким же, как на картинках. Ничего особенного. Та же деревня, в которой жили Ахмет и Абия, только больше домов — и все. Глинобитные невысокие домики, обсаженные яблоневыми и оливковыми деревьями, дикой вьющейся розой, и пыльная, незаасфальтированная, улица, видимо, трудно проходимая в дождь и непогоду. То же отсутствие тротуаров и каких-либо приспособлений для спуска воды. Везде, куда ни бросишь глаз — горы неубранного мусора, совсем как в Ираке. Урны есть, но, как правило, перевернуты, а стеклянные щиты на автобусных остановках разбиты.

Обычный захолустный восточный городок, но в последние месяцы из-за событий, которые происходили здесь, он стал известным на весь мир. Именно в Даре началась целая серия восстаний против режима Асада, и именно в этот город по приказу военных были введены не просто войска, а тяжелая техника, вернее, танки, стрелявшие по манифестантам прямой наводкой. Количество жертв, пострадавших при таком обстреле, режим Асада тщательно скрывал. Убитых хоронили тайно, без всяких церемоний, скрывая даже от родственников. По подсчетам эмиссаров Красного Креста, их насчитывалось ничуть не меньше трех тысяч. Кроме того, имелось много раненых.

Манифестантов с ранениями отказывались принимать в больницах. Поступил такой секретный приказ из Дамаска, как еще одно средство запугать людей, и они умирали уже дома, не получая никакой врачебной помощи. В связи с возникшей катастрофической ситуацией в Даре президент Международного Комитета Красного Креста Якоб Келленбергер лично отправился в Дамаск во главе группы экспертов, но его только водили за нос, отказываясь предоставлять информацию.

По данным, которые все-таки удалось собрать, количество погибших вместе с умершими от ран достигло пяти тысяч человек. Сирийская сторона при этом в категорической форме отказалась от помощи специалистов Красного Креста и запретила им въезд в государство. Надежды на спасение лишились те, кого еще могли спасти международными усилиями. Сирийские власти боялись, что масштаб расстрелов станет известен иностранной прессе. Они могли обсуждать сирийских правителей в Совете Безопасности ООН, где при таких цифрах Россия и Китай толком не смогут защищать своих давних приятелей. Сирийцы предпочли людскую смерть и преследования их родственников. Те должны молчать и никуда не обращаться из страха за своих оставшихся родных.

Однако, судя по сонным окраинам Дары, никто не мог представить себе такие значительные события в городе.

— Ты что-нибудь знаешь о восстании? — спросила Джин Снежану, когда машина повернула еще раз и начала спускаться к реке. — О событиях двухнедельной давности, — добавила она.

— Ты откуда знаешь? Нам вообще запрещено рассуждать на подобные темы, — внимательно посмотрела на нее Снежана.

— Я же из Израиля пришла. Там передавали, — объяснила Джин.

— Я и не сообразила, — спохватилась Снежана. — У меня такое впечатление, будто мы с тобой уж вместе здесь сто лет болтаемся, а ведь еще вчера не были знакомы. Нет, — вздохнула она. — Я ничего существенного не знаю. Нас же в город без особой нужды не выпускают. С Абдуллой я только на виллу езжу. Слыхала, как ему из Дамаска названивали, требовали закрыть все мечети в городе на время проведения операции. Народ там не должен прятаться, когда по ним стрелять начнут. Внутри мечети стрелять нельзя. Абдулла закрыл, ему-то чего?

— Все мечети закрыл? Никого не пустил по милости Аллаха? Ничью жизнь не спас? — спросила Джин с плохо скрываемой иронией.

— Зачем ему чужие жизни? — Снежана пожала плечами. — Абдулла — холуй асадовский, только задницу лизать Башару большой мастер. Он и сам боится, вдруг, если стрелять начнут, ему тоже попадет? Да, закрыл все. Всех священнослужителей разогнал по домам, сам меня взял и на вилле отсиживался. Валялись мы с ним в кроватке, пока все происходило. Чего точно — не знаю. По телевизору ничего не показывали, и только из обрывков разговоров Абдуллы знаю о вошедших в город танках и лютой стрельбе. Потом много народу поумирало, так как им в помощи отказали. Я уже не от Абдуллы знаю, а сама слышала, хозяин говорил. Он же где-то в центре живет. К ним на двор раненый заполз, просил помощи. Хозяин приказал вышвырнуть его от греха подальше. Он у них под забором умер. Хозяин говорит, много таких «собак» прямо на улицах поумирало от жары и от кровопотери. Их оцепили войсками, не разрешая даже забирать несчастных родственникам. Так они и смотрели, обливаясь слезами, как их сыновья и мужья умирают в муках, чтобы другим неповадно было, — добавила она.

— Так. Я сам видел. У соседа в демонстрации два сына участвовали. Один еще ничего, живой вернулся, а второму руку оторвало. Он умер на площади, не пустили к нему. Потом и похоронить не дали, швырнули куда-то, как собаку дохлую. Они и не знают, где он теперь лежит. Власть имущие нас всех пугают зверствами, но только все больше людей озлобленных на них и недовольных, — мрачно подтвердил Бабак.

— Разве сирийский красный полумесяц не помогает? Они обязаны, — спросила Джин.

— Кто их пускает? — Бабак печально пожал плечами. — Им разрешают только солдатам примочки сделать, если их камнями побили. Какое еще оружие у демонстрантов? Все мирные люди. Для прессы переоденут солдат в какое-нибудь гражданское тряпье, намажут им красной краской тело, мол, кровь. Других нарядят в одежду сирийского полумесяца и снимают для иностранных компаний. Самих-то иностранцев они не допускают. Смотрите, какие гуманные сирийские власти, ведь они оказывают помощь мятежникам. Все башаровский зять, Шаукат, изощряется. Он лютый волк, ни к кому у мужчины жалости нет. Зато весьма коварный и хитрый. На самом деле эти мятежники давно умерли? Как так? Он ничего и не знал, слыхом не слыхивал.