Орёл в стае не летает - Анатолий Гаврилович Ильяхов

ставились трагедии; на комедии, где актёры вели себя непристойно, приходили только проститутки и гетеры.

* * *

Слава Гере, хранительнице семейного благополучия, в своём супружестве Олимпиада имела немало преимуществ перед другими замужними женщинами. Прежде всего, она была царицей и матерью наследника престола, а значит, пользовалась долей уважения и почитания не только дворцовой челяди, но и части населения Македонии. Используя это обстоятельство, Олимпиада занималась воспитанием маленького Александра, как считала нужным. По этой причине отец, который часто проведывал их в гинекее, выражал недовольство, говорил, что мать своими нежностями, слишком оберегая его от всяких напастей, уже испортила сына.

– Ты делаешь из Александра девчонку! – кричал он на неё. – Мягкотелость ни к чему будущему воину, защитнику отечества, моему наследнику!

Олимпиада как могла возражала мужу, успокаивала его, обещая быть строже к сыну. Но втайне радовалась тому, что в трудных ситуациях Александр обращался к ней. Именно это не нравилось Филиппу. Он всё реже приходил к сыну, заодно забывал посещать жену, а когда желал видеть Александра, посылал слугу. После дворцовых пирушек Филипп чаще отсыпался у одной из своих наложниц, но Олимпиада особенно не расстраивалась, осознавая своё место в жизни македонского царя, надеялась, что охлаждение мужа скоро пройдёт…

В тот вечер, изрядно нагрузившись вином в застолье с военачальниками, царь вспомнил, что давно не посещал супругу. Нетвердой походкой направился в гинекей, в конце коридора подошёл к спальне. Он с удивлением обнаружил, что дверь лишь прикрыта, а оттуда через щель пробивается полоска света. Филипп с любопытством заглянул вовнутрь и сначала, кроме спящей супруги, ничего странного не заметил. Олимпиада спала, разметавшись обнажённым телом на постели. Неожиданно царь увидел рядом с ней… змея! Он тоже спал, и она его… обнимала! То, что это был змей чудовищного размера, Филипп не сомневался, хорошо просматривались необычные гениталии…

Ужас сковал тело царя, он не мог шевельнуться, словно окаменел…

А змей, видимо, ощутив присутствие вблизи человека, шевельнулся и воспрянул от сна, затем медленно повернул голову в сторону двери. Царь почувствовал на себе жуткий леденящий взгляд. Хвост змея дернулся, пасть широко открылась, и оттуда угрожающе высунулся раздвоенный ярко-красный язык… В ночной тишине раздалось длительное сипение…

Филипп вмиг протрезвел. Сделав невероятное усилие, совладал с онемевшим телом, отпрянул от двери и бросился бежать. Размахивая руками и мыча нечто нечленораздельное, бежал полутёмными коридорами спящего дворца, пугая воинов дворцовой охраны. Они во всяком виде встречали царя, но такое происходило впервые. Это точно! Оправившись от изумления, стража приняла его необычное поведение за последствия прошедшей весёлой пирушки.

Только в кабинете к Филиппу вернулось прежнее состояние тела и души. Он постепенно успокоился и стал припоминать пересуды близких людей о царице. На память пришло, что вместе с приданым невеста привезла из Эпира три большие корзины со змеями, своими любимицами. Царь не спал до утра, вздыхал и стонал. Наутро призвал жреца, обладавшего даром предвидения, и потребовал рассуждений о том, что царь увидел в спальне супруги. Жрец долго соображал, как лучше ответить царю, потому что знал истину.

– Царь, я готов тебе сказать правду, но ложь будет для тебя спасительней.

– Не тяни, жрец, говори правду, с чем придётся жить мне дальше.

– Хорошо, если ты настаиваешь, я скажу. Но ничему не удивляйся, – произнёс жрец. – Ты увидел то, чего тебе не следовало видеть – с Олимпиадой спал Зевс, она его избранница. Ни одному смертному неведомо, почему боги избирают смертных женщин. Но тебе не нужно думать об этом и тем более порицать жену свою. Такова воля Зевса. Поэтому мой совет – забудь обо всём, что видел.

Филипп остался наедине с мрачными мыслями. Что делать дальше, как вести себя с женой? Если Олимпиада – возлюбленная Зевса, возможно, Александр зачат не от его, Филиппа, семени? Царь вспомнил день, когда он поднял родившегося малыша к небу, откуда из туч вдруг выглянуло солнце. Это ли не знак Зевса?

Ответа на свои вопросы Филипп не нашёл, но с этого дня отстранился от общения с супругой, чем немало удивил Олимпиаду, да и придворных. По отношению к Александру в нём боролись противоположные чувства – при всех царь продолжал называть его своим сыном и наследником, но лишний раз обнять его уже не стремился, что тоже вызывало недоумение Александра. И всё же удивительное дело, по прошествии некоторого времени из памяти Филиппа постепенно исчезли детали той ночи, словно кто-то специально стёр их, вытравил из сознания. Остались лишь смутные ощущения чего-то загадочного, необычного, что иногда прорывалось наружу, словно из дурного сна через тёмную завесу забвения…

* * *

Олимпиада так и не догадалась об истинных причинах охлаждения к ней мужа, но если бы ей пришлось объясниться перед ним, она нашла бы оправдание. В двенадцать лет на священном острове Самофракий после таинства обряда её посвятили в жрицы Диониса, она стала вакханкой. В культе бога помимо символов в виде плюща и виноградной лозы существовали обряды с участием змей. Царь Неоптолем разрешил дочери приобрести несколько молодых питонов, которые оказались потом в дворцовом гинекее, в Пелле. Филиппа предупредили о странном увлечении невесты, но тогда он пожал плечами, приняв странное увлечение за женскую причуду.

Питоны с тех пор заметно подросли в длину и прибавили весу, что неудивительно – хозяйка кормила змей живыми петухами и кроликами. Когда царица устраивала в саду вакхические обряды, питоны в них участвовали. Но прежде она устраняла их агрессивность, окуривая благовониями и напоив настоями особых трав. В прохладную погоду, особенно осенью или зимой, питоны становились малоподвижными, скучными. Тогда хозяйка оберегала их от чрезмерного охлаждения, иной раз, согревая собственным телом. При этом она как служительница культа Диониса не чувствовала страха!

Вот какие подробности не знал Филипп, да, наверно, и не желал знать.

ФИЛА. За пять лет до Олимпиады Филипп имел три официальных брака, и все неудачные. Вернувшись из Фив, где провёл в качестве политического заложника шесть лет, по поручению царя Пердикки, старшего брата Филиппа, в девятнадцать лет стал наместником горной области Эги. Здесь обустраивал дороги, возводил приграничные крепости и, не желая себе забвения вдали от столичной жизни, присматривал невесту, желательно из родовитой семьи. Это оказалось непростым делом, так как младший брат царя не представлял большого интереса для древнейших македонских родов. И всё-таки он женился на Филе, дочери элимиотского князя Дерды, которая потом скоропостижно умерла.

ЕВРИДИКА. Со вторым браком он не спешил, поскольку уже находился в Пелле по причине того, что Пердикка погиб в Иллирии во