Повышение по службе - Александр Громов

–О каком, сэр? О боге христиан, мусульман, иудеев, зороастрийцев, сикхов?– немедленно возразил Борис Ефимович.– Об ответвлениях и сектах я уж и не говорю. Куда ни повернись – везде свой бог, и у всех он, разумеется, единственно правильный… Впрочем, я, кажется, вас понял. Вы хотите вот прямо сейчас, сразу, получить полный и окончательный ответ, которого не знаете ни вы, ни я, ни, подозреваю, сам наш хозяин, укрывшийся под псевдонимом Рудра. Вы хотите иметь исчерпывающую информацию о том, что в принципе не имеет доказательств и что приходится принимать – или не принимать – на веру? Да вы оригинал, прекрасный сэр!

Его глаза за стеклами очков смеялись. Обидно не было. Пожалуй, Борис Ефимович, он же Аверс де Реверс, годился на то, чтобы иногда поболтать с ним на отвлеченные темы. ИВасилий спросил:

–Вы случайно не философ?

–Боже упаси. В той жизни я занимался наукой.

–А философия – не наука?

–Даже не лженаука. В лучшем случае – инструмент для примирения индивида с действительностью. Я вовсе не инструментальщик, сэр. Вы же не станете требовать от плотника, чтобы он самолично отковал себе топор?

Василий засмеялся. Он хотел было спросить, какой именно наукой занимался «в той жизни» Борис Ефимович, но тут стена справа вспучилась. На ней обозначился шевелящийся барельеф, через мгновение превратившийся в горельеф, а еще спустя мгновение в комнату вломилась статуя. К изумлению Василия, она была сработана из красного кирпича. Отчетливо виделись цементные швы, кривящиеся, но не крошащиеся при движении истукана. Сделав несколько шагов по направлению к Василию, статуя с грохотом рассыпалась. Василий вздрогнул.

–Глупые шуточки, сэр,– строго заметил Борис Ефимович и на всякий случай опустился ниже.

Из груды кирпичных обломков вырос безносый человек. Последний осколок кирпича подпрыгнул в воздух и, метко попав человеку в лицо, прирос к нему, поменял цвет с кирпичного на телесный и стал носом. Этим носом человек немедленно шмыгнул. Был он невысок, редковолос, изжелта-бледен и передвигался так, будто все его суставы по-прежнему сковывал цементный раствор. Больной, решил Василий. И старый.

–Опять…– послышался страдающий голос Хорхе. Василий и не заметил, как панамец возник в гостиной и занял место в кресле справа от него.

–Не опять, а снова,– сиплым голосом возразил вновь прибывший. Вместо того чтобы занять место в свободном кресле, он лег на ковер, подложив под голову желтую руку в узлах вен.– Мое присутствие угнетает тебя, Джордж?

–Мое имя – Хорхе,– сказал панамец.

–Не имеет значения, Жора, не имеет значения…

–Убирайся!

–Куда это я уберусь? Да и зачем? Тут у вас хорошее общество, а впрочем, не мешало бы ему быть получше. Вот я и решил улучшить его качественно – собой. Не возражаете?

–Возражаем,– сказал Хорхе.

–А ты не говори о себе во множественном числе. Другие вон не возражают. Это новенький, да? Молчи, молчи, сам знаю. Русский, москвич, зовут Василием. А я дядя Миша из Тамбова. Мигель. Михаэль. Майкл.

–Ты такой же Майкл, как я Жора,– зло процедил панамец.

–А я что говорю?– обрадовался лежащий.– Слышь, Базиль, он не понимает. Метит в преемники Рудры, ядрен батон, а сам не может даже вообразить себя гражданином Вселенной. Кандидатик! Ну не дурак ли этот Рудра? Кого набрал!

По смуглым скулам Хорхе катались желваки. АВасилий мысленно содрогнулся, вообразив себе явление разгневанного Рудры со всеми вытекающими из дерзости дяди Миши последствиями. Но ничего не произошло.

Как видно, Рудра не страдал обидчивостью богов-олимпийцев и реагировать на «дурака» посчитал ниже своего достоинства.

–Зачем, интересно, Рудре бомж?– раздумчиво проговорил Борис Ефимович, покачиваясь в воздухе.

–Ну-ну, валяй, монгольфьер,– поощрил его дядя Миша.– Выдвини еще одну гипотезу, коли делать нечего. А я так скажу: кто слишком умный, тот все равно что дурак. Проще надо быть, ядрен батон, и видеть то, что перед глазами. Жизнь даст сто очков вперед самой обширной библиотеке, вот и разуй глаза, наблюдай. Кто жизнью обучен по самое не могу? Кто ползал по ее дну и все подмечал? У кого не грех поучиться даже Рудре? У тебя, что ли, с твоими спектроскопами?

–Это самая простая гипотеза, сэр, но не обязательно верная…

–Это почему же?

–Следует из наблюдений, до которых вы, сэр, такой охотник,– пояснил Борис Ефимович.– Ведь я еще не отчислен – следовательно, не безнадежен.

Аргумент не произвел впечатления на дядю Мишу.

–Может, Рудра потому тебя и держит, что ты у него заместо клоуна?

–А может, не я, а кто-то другой здесь присутствующий?– не остался в долгу Борис Ефимович.

Хорхе подмигнул Василию.

–Привыкай. Еще и не то увидишь. Пауки мы в банке. Драться только не решаемся, потому что Рудры боимся, а иначе вцепились бы друг в друга, и шерсть клочьями.

Василий пожал плечами. Между левитирующим Борисом Ефимовичем и распростертым на ковре дядей Мишей разгоралась перепалка – заметно, что далеко не первая. Хорхе махнул рукой: не слушай, мол, не стоит оно того.

–Ну а как ты вообще?– спросил он.– Осваиваешься?

–Пытаюсь.

–Деликатесы уже приелись? А прочие удовольствия тела?

–Как видишь, сижу здесь,– сердито ответил Василий,– и не получаю никаких удовольствий.

–Я одно вижу: ты еще не отчислен,– веско сказал Хорхе.– Значит, надоело тебе наслаждаться. Иной кандидат, получивший от Рудры толику могущества, будто с цепи срывается. Это еще не беда – беда, если он остановиться не может, как та крыса с педалью, ну и вылетает ко всем чертям. Рудра ведь тоже порой ошибается, зато и признает свои ошибки.

«А признав – исправляет их»,– мысленно договорил Василий. Спорить с очевидностью не хотелось.

Помолчали. Обмен едкими репликами между Борисом Ефимовичем и дядей Мишей продолжался, но заметно было, что оба выдыхаются.

–Что-то русских много,– сказал Василий, просто чтобы что-то сказать.– Считая меня, уже четверо.

–Случайность, наверное,– пожал плечами Хорхе.– Состав текучий. То одних больше, то других… А ты уже вообразил, что русские чем-то выделяются из общей массы?

–Было бы приятно…

–Тебе? Ты не Рудра. Да, русские отличаются от бирманцев, а бирманцы от нигерийцев, а нигерийцы от парагвайцев, а парагвайцы от русских, и это – согласен – позволяет строить определенные предположения, но только не выводы. Поостерегись.

–А сколько нас всего на сегодняшний день?

–Ну… уж это ты должен сам знать… Знаешь ведь?

Секунду назад Василий мог бы поклясться, что не знает. Теперь знал: четырнадцать человек в мужской группе и шесть в женской. Итого двадцать.

Возможно, другой обрадовался бы шансам: пять процентов вероятности стать избранным это далеко не ноль,– но радоваться тут было нечему. Во-первых, некто Ирвин, согласно общему мнению, лидировал по очкам и признавался наиболее вероятным кандидатом в преемники Рудры, а во-вторых, даже сам Рудра вряд ли мог дать гарантию того, что его преемником станет один из двадцати. Кто может помешать ему разогнать текущую двадцатку и набрать хоть сто, хоть тысячу новых кандидатов? Кто платит, тот и заказывает музыку, а кто силен, тот и прав. Несправедливо? Ну, иди поищи справедливости…