Эпоха великих потрясений. Энергетический фактор в последние десятилетия холодной войны - Ольга Скороходова

Для администрации Никсона и Форда, как это было еще в докризисный период, поставки нефти из СССР имели внутриполитическое значение. Как заявил в беседе с председателем президиума Торгово-промышленной палаты СССР специальный помощник президента Никсона Ч. Колсон в феврале 1973 года, факт его визита в Москву являлся «отражением личного интереса президента к продолжению усилий, направленных на поддержку развития контактов на всех уровнях с целью создания атмосферы доверия и взаимопонимания». В том же духе высказывался в беседе с советскими представителями и Ч. Шульц, в будущем – госсекретарь администрации Р. Рейгана, подчеркивавший, что президент «внимательно следит за развитием переговорного процесса по тюменскому газу». Свидетельством серьезной заинтересованности Никсона в осуществлении совместных проектов с СССР был тот факт, что за переговорный процесс отвечали столь влиятельные лица как Дж. Коннели и Дж. Шульц (оба – министры финансов).

После провозглашения программы «Независимость» в ноябре 1973 года одной из приоритетных задач Белого дома стала диверсификация поставок или, по крайней мере, демонстрация того, что какие-то действия в этом направлении предпринимаются. В связи с этим осенью 1974 – весной 1975 года в рамках Совместной советско-американской комиссии по торгово-экономическому сотрудничеству стартовали переговоры, целью которых было заключение соглашения о поставке 10 млн тонн советской нефти в 1976–1980 годах в обмен на американскую пшеницу. Идея, которую особенно отстаивала советская сторона, состояла в том, чтобы перевести ставший ежегодным с 1972 года обмен нефти на пшеницу на постоянную основу.

Прагматический подход советской стороны к этим переговорам просматривается в том, что они начались уже после принятия Конгрессом США печально известной поправки Джексона – Вэника, ограничившей торговлю со странами, препятствующими эмиграции (в частности с СССР, проводившим такую политику в отношении выезда советских евреев в Израиль), и серьезно подпортившей общую атмосферу американо-советских отношений. Поправка была отменена в 2012 году. В документах АВП РФ сохранились записи бесед руководства СССР – А. Н. Косыгина, Д. М. Гвишиани, зам. председателя СМ СССР В. Н. Новикова – с Дж. Шульцем, С. Лазарусом, директором Департамента торговли с Восточным блоком Министерства финансов США, и с представителями бизнеса – Д. Рокфеллером, А. Хаммером, У. Циммерманом. Судя по этим документам, американские участники предостерегали Москву об исчерпании «ресурсов тихой дипломатии» и вероятности принятия поправки еще с 1973 года, несмотря на сохранявшийся у Никсона оптимизм по этому поводу. Параллельно они пытались убедить Кремль ослабить контроль над еврейской эмиграцией. А. Хаммер в личной беседе с Брежневым даже предложил варианты активизации торговли с Израилем с целью последующей нормализации отношений. Любопытно, что, несмотря на рост разочарования разрядкой, а также множащиеся слухи о том, что продажи в СССР являются одной из причин инфляции на американском рынке зерновых, в политической элите США существовал консенсус относительно желательности заключения такого соглашения с Москвой. Киссинджер в разговоре с Добрыниным обращал внимание на получение «благословления» на эти переговоры от сенатора Джексона, автора знаменитой поправки и ярого критика Москвы.

О старте переговоров Л. И. Брежнев договорился с Дж. Фордом в Хельсинки, на полях Совещания по безопасности и сотрудничеству в Европе в августе 1975 года. Генсек «с легкостью согласился» дать 20–25 % скидку на советскую нефть, добавив, что «это должно остаться между присутствующими в этой комнате» и что «связь лучше поддерживать через доктора Киссинджера». Алан Гринспен, в то время бывший председателем Совета экономических консультантов при президенте США, узнав о таких перспективах, с энтузиазмом заявил, что в случае получения такой скидки США должны просто начать закупать советскую нефть напрямую, за валюту, а не по бартерной сделке.

Как советские, так и американские опубликованные документы свидетельствуют о том, что для СССР важную роль играло политическое измерение этих переговоров – демонстрация успешности советско-американского сотрудничества, даже вопреки поправке Джексона – Вэника, подтверждение статуса СССР как равноправного партнера. Однако вскоре после начала переговоров обнаружился ряд серьезных противоречий. Во-первых, вопрос о ценах. Проблема заключалась в том, что советская сторона к сентябрю 1975 года отказалась от того обещания скидки, которое Брежнев дал Форду в Хельсинки. Причиной смены советской позиции стало выступление президента США в Оклахома-сити 19 сентября 1975 года, в ходе которого он заявил, что СССР будет платить за американскую пшеницу «полную цену, полную рыночную цену, на протяжении всех 5 лет действия договора». Такая уверенность, да еще и выраженная столь публично, не оставила Москве выбора. Как заявил в телефонном разговоре с Киссинджером посол Добрынин, требование предоставить скидку на нефть после такого заявления поставило бы СССР, покупающего все свои товары за рубежом по мировым ценам, на «одну доску с третьим миром».

Вопреки этому, даже в октябре 1975 года госсекретарь продолжал верить, что если предложить СССР хорошее буровое оборудование в рамках этой бартерной сделки, то уж скидку в 10–12 % получить будет можно. Джозеф Белл, непосредственный глава переговорщиков со стороны США, в меморандуме от 10 октября 1975 года, подводившем итог осеннему раунду переговоров, указал на непоследовательность Вашингтона в ведение диалога с советской стороной: «Следует принять базовое решение в отношении того, хотим ли мы нормализовать торговые и экономические отношения или нет. Как я понял из факта заключения Торгового соглашения (в июне 1974. – О.С.), администрация действительно хочет этого. Если это так, тогда мы должны вести дела с русскими так же, как и с другими торговыми партнерами и не должны, как мы сейчас это делаем, пытаться оказывать на них жесткое давление для получения экономических уступок, которые не могут считаться взаимно выгодными».

Г. Киссинджер пытался объяснить советскому послу необходимость получения скидки на нефть внутриполитическими соображениями, а именно тем, что это поможет администрации Форда укрепить позиции сторонников разрядки накануне выборов, а также покажет способность администрации действовать в направлении разрешения самой остро стоящей проблемы – нефтяной. Не возымела особого эффекта и идея Киссинджера о том, что такая скидка будет носить лишь временный характер – для привлечения американских компаний на незнакомый для них советский рынок. Интересно, что, отдавая дань традициям киссинджеровских секретных контактов, Белл, комментируя, на его взгляд, бесперспективное положение с получением скидки от СССР, даже предположил, что, «конечно, быть может, на столе есть “политическая сделка”, о существовании которой я не осведомлен, но quid pro quo в таком случае должен быть существенным».

В какой-то момент СССР был готов пойти на предоставление скидки, но только кулуарно, и тогда в одном из проектов соглашения появилась расплывчатая формулировка «цены будут устанавливаться исходя из условий, принятых в международной торговле нефтью и нефтепродуктами, на взаимоприемлемом для продавца и покупателя уровне». Однако Г. Киссинджер продолжал настаивать на том, что в предвыборный год президенту Форду необходимо обнародовать размер полученной скидки, тем более что речь шла о нефти, которая будет закуплена за пределами ОПЕК, что, в свою очередь, было неприемлемо для СССР.