Человеческая природа в литературной утопии. «Мы» Замятина - Бретт Кук

этой обратной эволюции растет. В то же время не следует упускать из виду, что первобытные люди, живущие за пределами Зеленой Стены, едва ли более изобретательны, чем законопослушные жители Единого Государства. Эти охотники-собиратели, похоже, тоже не дали человечеству новых Эйнштейнов.

Из многих высказываний Д-503 ясно, что математики Единого Государства знакомы с математическими теориями Нового времени вплоть до открытий К. Ф. Гаусса, Я. Бойяи и Н. И. Лобачевского. Он упоминает такие понятия, как вычисление асимптот, n-мерные пространства, множественные неизвестные, трансфинитные числа и неевклидова геометрия. Однако идеологам Единого Государства, судя, опять же, по заявлениям Д-503, по душе только самые простые понятия, разработанные еще на заре математики. К ним относятся четыре арифметических правила, целые числа, прямые, окружности, геометрические тела и евклидова геометрия в целом, особенно в двумерном пространстве. Очевидно, что более сложные понятия считаются опасными и поэтому в значительной степени игнорируются. Собственно, одна из главных отраженных в сюжете проблем состоит в том, что Д-503 все явственнее осознает возможности знаний, которые всегда были ему доступны.

Следует отметить, что мятежные Мефи очень хорошо подкованы в таких передовых концепциях, как трансфинитные числа, бесконечные функции и n-мерные пространства. 1-330 упоминает эти понятия, чтобы оправдать восстание, показать, что это отнюдь не бунт против рациональности. Напротив, она как будто хочет освободить математическую мысль, самый мощный и действенный инструмент логической индукции, от оков, незаслуженно наложенных на нее мракобесным Единым Государством. Следует также отметить, что Д-503 ассоциирует с Мефи и другие «передовые» понятия, такие как мнимые и комплексные числа, уравнения кривых и множественные неизвестные. Действительно, как отметил Замятин, говоря об открытиях Лобачевского и Эйнштейна, современная математика освободила воображение от уз трехмерной евклидовой «реальности» и выпустила его в свободный мир бесконечных измерений и форм[23].

2. Единое Государство и пифагореизм

Беда наивной математики в Едином Государстве не столько в низком уровне ее развития, сколько в уверенности государства в том, что четырех правил арифметики: сложения, вычитания, умножения и деления – достаточно, чтобы объяснить все явления во Вселенной. Таким образом, они могут служить и теоретической основой всего общественного строя. Как отмечает М. А. Херш, Единое Государство постоянно применяет математику неправильно, будучи не в состоянии должным образом оценить ее соответствие конкретным человеческим обстоятельствам [Hersh 1993: 22]. Как простота этой математики, так и почти религиозное поклонение ее законам демонстрируют тесную связь между Единым Государством и принципами другого общества, где властвовала математика, – античного Пифагорейского союза, школы, которая процветала в Южной Италии с конца VI до середины IV века до н. э.

Пифагорейцы составляли тайный мистический союз, в котором царил культ математических начал, почитавшихся как ключи к тайнам Вселенной. В некотором смысле они наделили математику харизмой, что позволило им делать о ней совершенно неоправданные выводы. Хотя сегодня мы помним разве что теорему Пифагора, в свое время они оказали большое влияние сходной теорию, а в 1829 году представил более подробное ее изложение. И то и другое, однако, было предвосхищено Гауссом, который, по-видимому, разработал неевклидову геометрию еще до 1799 года, но, опасаясь враждебной реакции общественности, решил не публиковать свое открытие. По сей день идут споры, действительно ли это было что-то вроде параллельного открытия. Поскольку исследования Лобачевского и Бойяи игнорировались до тех пор, пока в 1855 году не были посмертно опубликованы заметки и письма Гаусса, невозможно определить, сколько сведений могло быть передано посредством косвенных личных контактов: Гаусс был другом и коллегой как отца Бойяи, так и одного из учителей Лобачевского; см. [Kline 1972: 877–879]. Хотя из всех первопроходцев неевклидовой геометрии Замятин упоминает в статьях только Лобачевского, в «Мы» он ссылается лишь на эллиптическую геометрию Б. Римана, в которой все параллельные прямые пересекаются [178]. на греческую философию, в том числе «Государство» Платона, и продолжают влиять на современную науку. С помощью математики они расширили представления эллинов об универсальных законах природы и, следовательно, о космическом порядке. Изучение математики как абстрактной науки началось с их предположения, что все природные явления и все социальные или этические концепции, по сути, представляют собой просто целые числа или отношениями между целыми числами [Kline 1967: 60].

С тех пор математика считалась самым точным и надежным инструментом для обнаружения главных истин, поскольку считалось, что, согласно Анаксагору, «ум правит вселенной» [Там же: 188]. В этом не сомневались не только Платон и Евклид, но и математики XVII века, такие как Декарт и Ньютон. В обе эпохи Бога считали великим геометром. Занятия математикой и естественными науками было равноценно религиозному культу, чтению второй божественной книги – природы.

Следует отметить, что в раннем христианстве существовала некоторая предубежденность против математики, астрономии и физических наук [Клайн 1984: 43–44]. Согласно Клайну, Блаженный Августин предупреждал: «Добрый христианин должен остерегаться математиков и всех пустых предсказателей. Существует опасность того, что математики заключили договор с дьяволом, чтобы помрачить дух человеческий и увлечь его в ад» [Kline 1953: 3]. Возможно, он был прав. Эпистемологическая определенность математики была поколеблена развитием неевклидовой геометрии, а затем теорией относительности Эйнштейна. В «Братьях Карамазовых» (книга 5, главы 3,4) Иван отмечает разрушительное влияние неевклидовой геометрии на религиозные убеждения. Вероятно, все это проливает некоторый свет на происхождение названия группы мятежников – Мефи, учитывая их знания высшей математики.

Нет прямых доказательств тому, что Замятин намеренно выстраивал арифметическую догму Единого Государства по образцу пифагорейских принципов, поскольку между идеями романа и теориями Пифагора имеются и различия: например, научный материализм Государства не согласуется с верой пифагорейцев в переселение душ. Замятин был осведомлен о деятельности Пифагорейского союза, причем не только о его математических открытиях. Так, в статье «О языке» он также упоминает «учение Пифагора о переселении душ» [Замятин 2003–2011, 5: 335]. Поскольку от эпохи расцвета пифагореизма сохранилось лишь несколько фрагментарных текстов, современные ученые вынуждены иметь дело преимущественно с легендами о Пифагоре и его школе. Тем не менее для их продолжающегося влияния достаточно и легенд. Фактических свидетельств мало – как о самом Пифагоре, так и об отношении Замятина к нему и его школе. Мы сравниваем пифагореизм и Единое Государство, основываясь на тех сведениях, которые Замятин мог получить из беглого знакомства с классической древностью. Например, в романе упоминаются пифагоровы штаны [151], а также гипотенуза и катеты [199].

Между двумя концепциями есть и много сходного. Единое Государство тоже организовано по принципу тайного религиозного союза, где знание и власть сосредоточены в руках отдельной группы. Д-503 сравнивает почитаемую Часовую Скрижаль с иконой [147]. Он говорит о «божественных параллелепипедах»