Чёрная кровь Сахалина. Каторжанин - Александр Башибузук

И направился к бараку, в котором были расположены карцеры.

Заскрежетал засов на первой камере. Пронзительно скрипнула железная дверь. В лицо словно молотом ударил дико спертый воздух.

– Господи… – в темноте кто-то счастливо ахнул. – Наши…

– Наши, наши, слава тебе, Господи!!! – подхватил нестройный хор разных голосов.

– Фонарь… – рявкнул я и, разглядев, что в одиночку японцы засунули по меньшей мере десять человек, в бешенстве выругался.

– Не богохульствуй, сын мой… – строго прикрикнул щуплый человечек в драной поповской рясе, с кряхтеньем вставая с пола.

– А тебя, отче, за что же? – Серьга удивленно развел руками.

– Дык батюшка Валериан добровольно… – немедленно доложили из камеры. – Грит, со всеми своими разом на Голгофу пойду…

– Замолкни! – Священник погрозил сухим кулачком разговорчивому заключенному, а потом, безошибочно опознав во мне главного, строго, почти приказным тоном попросил: – Распорядись, сын мой, водицы людям поднести да еды какой-нибудь…

Камера разом взорвалась жалобными выкриками:

– Водички…

– Хоть губы смочить, потрескались ить…

– Хлебца бы…

– Мочи уже нет…

– Вона Ванька уже отошел…

– И Захарка…

Стерлигов в первый раз за наше знакомство выругался.

– Это неслыханно! Вешать изуверов пачками! На кол тварей…

– На кол – это очень хорошая мысль, Борис Львович, я обдумаю это момент, – серьезно пообещал я капитану, а потом приказал Серьге: – Начинай выводить всех во двор. Воды вдоволь, но кормить пока даже не вздумай. И держи их вместе, не давай разбредаться. Открывай следующую…

Переходя от камеры к камере, я только сильней стискивал зубы, ругательства уже давно закончились. Женщины, дети, старики… Японцы хладнокровно морили местных голодом и жаждой, счет мертвым шел уже на десятки. Половина из них подверглась страшным пыткам и издевательствам. По словам оставшихся в живых, около трети жителей Тымова вообще перекололи штыками в тайге. Каторжников, вернувшихся в тюрьму, уничтожили вместе с гражданскими, каким-то чудом уцелело всего несколько человек. А чуть позже за бараками мы нашли слегка присыпанную землей братскую могилу, где лежали обезглавленные ополченцы и их семьи.

За убитых детей вы позавидуете мертвым. Это я вам обещаю, граф Божьей милостью… Опять оборвало на половине воспоминания. Да и черт с ним, слово штабс-ротмистра Любича тоже тверже камня.

В одном из бараков обнаружилось около десяти солдат, столько же казаков и, вовсе уж неожиданно для меня, трое матросов с крейсера «Новик» во главе с мичманом Сергеем Викторовичем Максаковым. Но к этим пленным японцы отнеслись более-менее гуманно, во всяком случае, голодом не морили.

– Как вы попали в плен, мичман? – поинтересовался я у моряка.

– Мы сняли несколько орудий с крейсера, – нервно морщась, сообщил мичман. – Установили их на берегу. Вели огонь по японцам до тех пор, пока закончились снаряды, затем команда отступила, а я отправился с докладом в Корсаков. Там меня и взяли в плен.

– Японцы? Они уже были там?

– Нет… – Мичман неожиданно покраснел. – Не японцы, а окружной начальник барон Зальца. Он как раз и передал меня японцам. Те зачем-то возили меня по Сахалину, уговаривали написать обращение к русским морякам, обещали большие деньги, кормили, даже женщин… – Максаков запнулся, – подсовывали да наших сволочей… ну, предателей, уговаривать подсылали. А когда наотрез отказался… пообещали расстрелять. Но не успели.

– Зальца? – Фамилия показалась мне знакомой.

– Барон Зальца, – напомнил Стерлигов. – Он уже у нас в плену. Вместе с остальными предателями.

– У вас? – Кулаки моряка сжались.

– У вас появилась возможность поквитаться со своим обидчиком, Сергей Викторович. – Я ободряюще улыбнулся мичману. – Ваша воинская специальность?

– Артиллерист.

– Ну что же, пока принимайте под командование обе трофейные пушки.

На лице Максакова проявилась растерянность.

– А в Россию вернуться? Я же моряк…

– Пока не получится, – мягко оборвал я его. – Дальше – посмотрим. Не переживайте, ваш боевой путь на суше будет отражен вышестоящему начальству должным образом. Впрочем, можете попробовать переправиться в Россию самостоятельно, я не возражаю.

– Нет! Я с вами! – быстро заявил мичман.

Стерлигов ухмыльнулся в густые усы, но вовремя прикрылся кулаком.

– Вот и отлично. – Я ободряюще хлопнул Максакова по плечу. – Сейчас вас обеспечат оружием и всем необходимым, после чего можете приступать к службе, а расчеты наберете и обучите сами.

Освобожденные из плена солдаты, скажу прямо, не пылали особым желанием воевать дальше, но и не отказались. Казаки и моряки – те вызвались сами. Боеспособные гражданские – тоже, даже женщины. Что особо и неудивительно, после таких-то принятых от японцев мук.

Таким образом, наш отряд увеличился сразу на семьдесят человек. Правда, истощенных узников еще предстояло привести в порядок и откормить, но я особо не переживал по этому поводу. Откормим, никуда не денутся, главное – живы.

Пока осматривал тюрьму, Лука привел семь пленных японских солдат, частью – из уцелевших патрулей, частью – квартировавших в поселке. Они пытались просочиться из Тымова в сторону Дербинского. Еще троих сородичей они тащили на руках в совершенно жутком состоянии, словно их переехал паровоз.

Лука со смущением пояснил:

– Чутка японов мы постреляли, когда они тикали, а те, кого не побили, сдалися, значится. А потом удумали бузу учинить, кинулись тишком, чтобы сбежать. Ну… – Великан смущенно потупился. – Я и приложил маленько.

– Чем, бревном?

– Зачем бревном, Християныч? – Мудищев пожал плечами и показал мне кулак размером со средний арбуз.

– Молодец, выношу личную благодарность! – Я торжественно пожал Луке руку. – Пока будь при мне, а там посмотрим.

Великан торжествующе покосился на Тайто. Мол, смотри, как меня хвалят. Но айн особо не впечатлился и принялся бурно рассказывать Луке, как пулял из пушки по казарме.

Ну что тут скажешь? Сущие дети!

После доклада о потерях настроение вообще ушло на дно. Погибло вместе с Фролом пятеро бойцов, еще четверо были в тяжелом состоянии, а сравнительно легко раненных вообще насчитали человек двадцать. Да, понятно, что по соотношению с японцами – это мизер, но бойцов у меня пока всего раз-два и обчелся. Каждый – на вес золота.

К этому времени к поселку сплавился остальной караван. Баб я сразу обязал ставить жиденькое варево, чтобы накормить освобожденных узников, ну а Майя, по своему обыкновению, начала с того, что потребовала помещение под операционную и горячую воду.