Волна. О немыслимой потере и исцеляющей силе памяти - Сонали Дераньягала

В то первое лето босоногий и голый по пояс Стив часто играл на нашей улице в крикет с соседскими детьми. Они с Кевином и Джонатаном часами сидели на высокой стене, окружающей наш сад, и потягивали из бутылок светлое пиво. Собравшись в кабинете отца, они с интересом изучали его коллекцию старинных карт. За ужином они объедались креветками и рисовой лапшой. Именно тогда у Стива зародилась неугасимая любовь к стряпне моей матери. Вечерами я оставляла приоткрытой дверь, что вела с террасы ко мне в спальню, и Стив лежал в широкой кровати, которую делил с Кевином, нетерпеливо дожидаясь, когда же родители наконец уйдут к себе.

У каждого из них — Стива, Кева и Джонатана — было отложено по пятьдесят фунтов на три летних месяца со всеми разъездами. В автобусе Стив садился рядом со мной и выставлял из окна локоть, который сразу же обгорал на солнце. Его восхищала новизна непривычного южного пейзажа. В салоне вечно рвало какого-нибудь ребенка; я зажимала нос. На пляже в Унаватуне Джонатан надевал смешную шляпу с мягкими полями и усаживался под дерево — читать биографию Ленина. Кевин и Стив швыряли друг друга через бедро в шуточных потасовках, скандируя речевку футбольных фанатов: «Попробуй нас на прочность, если не слабо». Мальчишки. Чтобы продемонстрировать глубину и сложность внутреннего мира, они дуэтом распевали Song to the Siren («Песня к Сирене») Тима Бакли и Ларри Бекетта. Якобы у них земля ушла из-под ног, когда они впервые услышали ее по радио.

Мы поехали поездом на курорт Нувара-Элия, чтобы провести несколько дней с моими родителями в «Гранд-отеле», и Стив забыл взять с собой одежду. «Как ты умудрился? Ты что, не почувствовал, что сумка слишком легкая?» — приставала я к нему. Когда у Кева и Джонатана кончились все вещи, какие они могли ему одолжить, он преспокойно стал носить мои. Кев заснял его на вершине горы Пидуруталагала, совершенно нелепого в моей изумрудно-зеленой майке.

Через четыре лета после первого знакомства со Шри-Ланкой Стив прибыл с новым костюмом, всеми альбомами Smiths и большим блоком беспошлинных сигарет для моей бабушки — и мы поженились. Следующие два года мы прожили на Шри-Ланке в съемных апартаментах со старой каменной ванной и скользкими бетонными полами. В кухне за мойкой обитал громадный паук, которого мы назвали Инси.

Каждый вечер мы повторяли статистику. Стив выдавал мне «Крикетный альманах Виздена» и просил погонять его по цифрам. Я задавала вопросы:

— Грэм Хик, восемьдесят седьмой?

— Шестьдесят три целых и шестьдесят одна сотая.

— Висванат, семьдесят пятый?

— Восемьдесят пять.

— Майкл Голдинг?

— Двадцать три целых и шестьдесят восемь сотых.

— Каудри, шестьдесят пятый?

— Семьдесят две целых и сорок четыре сотых. Нет, подожди. Сорок одна сотая.

И так до бесконечности. Это была статистика поданных и принятых мячей. Стив должен был выучить (и выучил) все показатели до второй цифры после запятой. В общем, семейная идиллия.

Стив легко влился в жизнь моей семьи. После обеда он болтал с моими матерью и тетями, расспрашивая их про сари и светских модниц. Он умилял мать, восхищаясь рубинами в ее новых сережках, и бесил, когда заявлял, что ее любимое сервировочное блюдо с крышкой очень похоже на футбольный кубок Англии. Но мать все равно каждый день посылала ему роскошный обед в колледж, где он преподавал экономику и постоянно играл в баскетбол. Если обед запаздывал, он звонил родителям домой. Саройя, наша кухарка, которая упорно называла его sudu mahattaya (белый господин), хоть он и умолял ее перестать, не понимала, кто звонит, пока он не объявлял во весь голос: «Говорит белый господин!» Остальные преподаватели кафедры таращились на него в немом изумлении.

Моих младших кузенов приводили в восторг рассказы Стива о лондонской жизни. Правда, в его трактовке история о том, как они с другом Дэйвом вразумляли скинхедов, решивших продавать свою газетенку на Брик-Лейн, выглядела несколько более героической, чем в реальности. Момент, когда два пламенных борца с расизмом получили по шее и ретировались в ближайший паб, был стыдливо опущен. Стив очень старался не отставать от моих отца с дядей по части употребления пива и виски, но все-таки не мог за ними угнаться. Папа научил его правильно завязывать саронг.

В полнолуние Стив ходил с нами в храм и терпеливо держал бабушку под руку, пока она раздавала монетки многочисленным нищим, которые желали ей процветания в следующей жизни. Еще терпеливее он улыбался, когда она говорила: «Стив, ты мне очень нравишься, и все равно жаль, что Сонали не вышла за какого-нибудь хорошего сингальского доктора. Но теперь что ж поделаешь?»

В первые годы брака мы со Стивом колесили по Шри-Ланке в потрепанном красном фургоне, который ему предоставил колледж. Однажды этот фургон со скрежетом одолел крутой подъем на плато Хортон. Над альпийскими лугами стелился густой вечерний туман, и в нем сверкали глаза сотен невидимых оленей-замбаров. Лишь потом, когда опасный серпантин был позади и мы вернулись на равнину, Стив хладнокровно сообщил: «Кажется, тормозам крышка».

Однако первым сломался вовсе не тормоз — сломалась я, когда машина забуксовала в жидкой грязи на берегу озера Миннерия. Я во все горло орала на Стива за то, что не заметил, какие лысые у нас покрышки, а рядом краснокнижный хохлатый змееяд потрошил свежепойманную рыбу.

Чаще всего мы мотались на этом красном фургоне в «Ялу». В детстве мы с семьей постоянно ездили туда на неделю-другую и снимали бунгало прямо в лесу. Мои родители и тети с дядями вечно брали с собой слишком мало воды и безалкогольного питья для детей, но почему-то никогда не ошибались с количеством пива. Мы все спали на открытой веранде — восемь коек в ряд, — и лишь стена высотой в три фута отделяла нас от слонов, которые выходили на поляну в лунном свете. Я любила разъезжать по национальному парку на джипе в сухой сезон, когда джунгли стоят сплошной серой стеной и лишь кое-где зеленеет слоновое яблоко или краснеет пятно содранной коры. Я любила и сезон дождей, когда дороги раскисают, а деревья немедленно одеваются свежей зеленью цвета лайма и трава в вечерних сумерках напоминает густой мох. Пока двоюродные братья и сестры дрались за последнюю бутылку фанты, я сидела рядом с отцом и слушала его лекции о птицах.

Позже, в конце восьмидесятых, на юге Шри-Ланки в очередной раз вспыхнула война с тамилами. Из-за этого в «Ялу» почти никто не ездил, и мы со Стивом наслаждались полным уединением. Мы неделями напролет жили в пустой гостинице на берегу, где официанты разрешали нам самостоятельно брать напитки из бара, так как сами они были заняты игрой в карум[27]. По ночам вокруг гостиницы бродил одинокий слон — самец с огромными бивнями и сломанным хвостом. С годами жизнь здесь наладилась. В этой самой гостинице мы и жили, когда пришла волна.

Стив ужасно гордился тем, что проезжает на красном фургоне в таких местах, куда не каждый рискнет сунуться даже на внедорожнике. Мы скользили по мокрым камням, вязли в песке и несколько раз едва не перевернулись на размытой тропе. Не единожды доводилось встречаться на узкой дорожке со стадом слонов. Обычно мы съезжали на обочину и останавливались, давая им пройти, но иногда слоны нервничали и выстраивались прямо перед нашим хлипким красным фургоном, выгибая хоботы, грозно трубя и взрывая ногами сухую пыль. Стив тянулся за ключами, чтобы запустить двигатель, но ключи вечно падали, и, чтобы сбежать, приходилось сначала хорошенько порыться под сиденьями. Позже Стив, смеясь, говорил: «Ali madiwata harak», и я долго подшучивала над ним за то, что умничает. Моя мать бесконечно сыпала сингальскими пословицами, вот он и понахватался. «Мало того что слоны пришли топтать поля, так теперь и коровы туда же» — означал этот перл народной мудрости.