Кириньяга. Килиманджаро - Майк Резник

предположил я.

– Теперь моя дочь тоже хочет выращивать цветы, а когда я ей говорю, чтобы пошла лучше вырастила съедобные растения, она дерзит мне.

– И кенийка сделала для своего мужа Нкобе трон, – вставила Сабо.

– Трон? – переспросил я.

– Она приделала к стулу для сидения спинку и подлокотники, – сказала Сабо. – Кто, кроме вождя, смеет сидеть на троне?! Она что, думает, будто Нкобе заменит Коиннаге?

– Никогда! – прорычала Вамбу.

– И она сделала другой трон, – продолжала Сабо, – для себя! Даже Вамбу не осмеливается восседать на троне!

– Это не троны, – ответил я. – Это стулья.

– Почему она не сидит на табуретках, как все остальные? – возмутилась Сабо.

– Я думаю, она ведьма, – предположила Вамбу.

– Почему ты так думаешь?

– Да погляди на нее, – сказала Вамбу. – Она видела, как приходят и уходят долгие дожди, тридцать пять раз! Но спина ее не согнута, кожа не морщиниста, и у нее все зубы на месте!

– И у нее овощи растут лучше, чем у нас, – сказала Сабо, – а времени она тратит на них меньше. – Она помолчала. – Я думаю, она ведьма!

– И хотя на ней тяжелейшее из всех таху, – сказала Бори, – таху бесплодия, она себя ведет так, словно никакого проклятия и нет.

– И ее новые платья красивее наших, – угрюмо пожаловалась Сабо.

– Да, – согласилась Бори, – и Сабана теперь недоволен мной, потому что его кикои не такое яркое и мягкое, как у Нкобе!

– А мои дочери хотят себе троны вместо табуреток, – сказала Сабо, – а когда я им говорю, что у нас едва хватает дерева даже на костер, они отвечают, что это важнее. Она им головы заморочила. Они больше не уважают старших.

– Все девушки только ее и слушают, будто она не манамуки бесплодная, а по меньшей мере жена вождя! – буркнула Вамбу. – Ты должен выгнать ее, Кориба!

– Ты мне приказываешь, Вамбу? – вежливо уточнил я. Две другие женщины тут же замолчали.

– Она злая ведьма. Она должна уйти, – настаивала Вамбу, ее возмущение превзошло страх неповиновения мундумугу.

– Она не ведьма, – сказал я, – потому что, будь это так, я, ваш мундумугу, уже знал бы об этом. Она просто манамуки, которая пытается научиться жить так, как живем мы, и на ней, как вы уже заметили, лежит ужасное таху бесплодия.

– Если она меньше, чем ведьма, то все же больше, чем просто манамуки, – сказала Сабо.

– В каком смысле больше? – спросил я.

– Просто больше, – упрямо повторила Сабо.

Это полностью отражало суть проблемы.

– Я поговорю с ней, – сказал я.

– Ты прикажешь ей побрить голову? – потребовала Вамбу.

– Да.

– И убрать цветы из хижины?

– Мы поговорим об этом.

– Вероятно, тебе следует посоветовать Нкобе, чтоб он ее бил время от времени, – прибавила Сабо, – и тогда она перестанет вести себя как жена вождя.

– Мне его очень жаль, – сказала Бори.

– Нкобе? – не понял я.

Бори кивнула.

– Он проклят. У него такая жена – и даже детей нет.

– Он хороший человек, – согласилась Сабо, – он достоин лучшей жены, чем эта кенийка.

– Мне кажется, что он вполне счастлив с Мванге, – сказал я.

– Тем больше причин жалеть его, потому что он дурак, – сказала Вамбу.

– Вы пришли сюда поговорить о Мванге или о Нкобе? – спросил я.

– Мы сказали то, что пришли сказать, – ответила Вамбу, вставая. – А ты сделай хоть что-нибудь, о мундумугу.

– Я разберусь, – сказал я.

Она пошла вниз с холма в сопровождении Сабо. Бори, которая всю жизнь таскала хворост и стала горбуньей, задержалась. Живот у нее отвис, поскольку она принесла на свет троих сыновей и пять дочерей. Зубов у нее оставалось только девять. Ноги у нее были кривые от какой-то детской болезни. Она видела тридцать четыре сезона дождей.

– Она и правда ведьма, Кориба, – сказала она. – Это ясно, едва взглянешь на нее.

Потом она повернулась и тоже ушла.

* * *

Я снова позвал Мванге в мой бома.

Она взлетела на холм легко, как девушка, высокая, крепкая, полная жизни.

– Сколько тебе лет, Мванге? – спросил я.

– Тридцать восемь, – отвечала она, – но я обычно говорю, что мне тридцать пять. – И улыбнулась. – Ты за этим меня сюда позвал? Поговорить о моем возрасте?

– Нет, – сказал я. – Сядь, Мванге.

Она села в пыль, рядом с пеплом от утреннего костра. Я присел на корточки напротив.

– Как тебе новая жизнь на Кириньяге? – спросил я наконец.

– Отлично, – задорно ответила она. – У меня много подруг, и я совсем не скучаю по так называемой роскоши кенийской жизни.

– Ты счастлива здесь?

– Очень!

– Расскажи мне о своих подругах.

– Ну, у меня есть Кибо, младшая жена Коиннаге, и еще Суми и Калена, я им помогаю в садах…

– А среди старших? – вмешался я.

– Нет, – признала она.

– Почему? – спросил я. – Они твои ровесницы.

– Нам не о чем говорить.

– Они относятся к тебе враждебно? – спросил я.

Она подумала.

– Мать Ндеми всегда меня привечала. Остальные могли быть и подружелюбнее, да, но я понимаю, что многие из них – старшие жены и очень заняты по хозяйству.

– Тебе не приходило в голову, что у их недружелюбия есть и другая причина? – спросил я.

– О чем ты? – встревожилась она.

– Есть проблема, – сказал я.

– Какая?

– Некоторых старших женщин раздражает твое присутствие.

– Потому что я иммигрантка? – спросила она.

– Нет, – покачал головой я.

– Тогда почему? – с искренним недоумением спросила Мванге.

– Потому что социальный порядок здесь очень жесткий, и ты в него не вписываешься.

– А мне кажется, что вписываюсь, и очень хорошо, – отпарировала она.

– Ты ошибаешься.

– Приведи пример.

– Ты знаешь, – сказал я, внимательно глядя на нее, – что женщины кикуйю бреют головы, но ты этого не сделала.

Она вздохнула, провела рукой по роскошным волосам.

– Я знаю, – ответила она. – Я думала это сделать, но мне так нравятся мои волосы… Я побрею голову сегодня же вечером.

Она немного расслабилась.

– Это все?

– Нет, – сказал я, – это лишь видимый симптом.

– Я все еще не понимаю.

– Это трудно объяснить, – сказал я. – Твои ханга красивее, чем у них. Твой сад растет лучше. Ты в возрасте Вамбу, а выглядишь моложе ее дочерей. Они полагают, что всё это отделяет тебя от остальных и делает тебя чем-то большим, нежели манамуки. Они не озвучивают этого, но наверняка чувствуют – если ты стала чем-то бóльшим, они стали меньшим.

– Чего ты от меня ожидаешь? – спросила она. – Чтобы я вырядилась в лохмотья и запустила сад?

– Нет, – сказал я, – этого я не ожидаю.

– А что мне делать? – спросила она. – Ты мне говоришь, что они боятся моей компетентности? – Она помолчала. – Ты – компетентен, Кориба. Ты учился в Европе и Америке. Ты умеешь писать, и читать, и на компьютере работать. Что-то я не заметила, чтобы ты скрывал свои таланты.

– Потому что я мундумугу, – объяснил я. – Я живу в одиночестве на своем холме, вдали от деревни, и люди относятся ко мне с почтением и страхом. Такова функция мундумугу. В функции манамуки подобное не входит. Манамуки должна жить в деревне и найти себе место в общественном порядке племени.

– Я и пытаюсь, – расстроенно бросила она.

– Не надо настолько сильно пытаться.

– Если ты не требуешь от меня стать бездарной, то я не понимаю, чего тебе надо.

– Ты