Я тебя не отпущу - Марья (Мария) Сергеевна Коваленко

— уже привычная горечь за Нику. Ни брат, ни мама с папой так и не приняли мою дочь. Вместо дяди и заботливых бабушки с дедушкой у Ники были няня, Герман и совершенно чужие люди, звонившие мне, когда нуждались в лекарствах, продуктах или деньгах.

Не самая веселая история. Какой-то уродливый второй сезон моего собственного детства.

К счастью, работа помогает справиться даже с такими невеселыми мыслями. За четыре часа в офисе от обиды не остается и следа. Я со спокойной совестью подписываю акты сразу по двум объектам, отправляю Алексея к новым заказчикам и решаю еще кучу других мелких вопросов.

После такого активного, хоть и короткого рабочего дня домой возвращаюсь уставшая, но довольная.

Вместе с Катей и Никой мы кушаем ароматный чечевичный суп — кулинарный эксперимент нашей няни. Обсуждаем новые проделки моей малышки. Затем я отпускаю Катю по ее делам и укладываю Нику на дневной сон.

У мамы в свое время не было возможности рассказывать мне сказки или петь перед сном песни: у нее вечно были какие-то важные заботы. То кандидатская, то докторская, то отчеты по конференциям. С Никой я наверстываю все, что не получила тогда. Лечу детскими сказками ту маленькую Диану, заполняю любовью все пробелы, которые остались от моих родителей.

Не спешу. Озвучивая разных героев, меняю интонацию, делаю паузы после каждой строчки. Порой наклоняюсь и целую Нику в лоб или щеки. Забыв обо всем на свете, так увлекаюсь, что не сразу замечаю большую серую тень в углу комнаты.

— Клим? — удивленно шепчу я, вставая с края кровати.

— Привет, — шепчет он так же тихо, с какой-то новой хрипотцой.

— Что ты здесь делаешь? — спрашиваю уже в коридоре. — Ты ведь сказал, что не будешь приезжать. Дом только для нас... — Сердце заходится, поэтому последние фразы звучат скороговоркой.

— Я много чего говорил... и делал. — Клим аккуратно берет меня за руку. — Того, что не нужно было.

Он переплетает мои пальцы со своими и смотрит на них так, будто это что-то странное.

— Ты меня пугаешь...

Скольжу взглядом по породистому лицу. По двум морщинкам между бровей, по темным кругам под глазами, по плотно сжатым губам и колючей щетине.

Я видела этого мужчину разным. Злым и веселым, разочарованным и задумчивым. Помню мгновения удовлетворения и бешенства. Но никогда... даже в самых безумных фантазиях я не могла представить, что увижу его таким... Словно потухшим, растерянным.

— Опять какие-то неприятности? — уточняю, так и не дождавшись ответа.

— Нет.

— Что-то произошло? — Я нервно сглатываю. — Надеюсь, нам не придется снова переезжать.

— Не придется.

— Тогда...

Все так же молча, Клим опускает плечи и затем... опускается сам. Медленно, как старик.

Встав на колени, утыкается лбом в мои ноги. Вздыхает... тяжело, со свистом.

— Клим, пожалуйста... — Вздрагиваю.

От позы и этой странной обреченности пробирает до костей. Становится неуютно, душно и тревожно. Я снова чувствую все его эмоции, как и день назад, на кухне.

Тогда это было желание. Сейчас... хочу ошибиться.

Боль.

Клим поднимает голову и распахивает глаза. Вместо привычной голубизны там чернота.

— Я идиот, Диана.

— Ты... — Голос садится. — Ты очень умный, иногда слишком упрямый, но не идиот.

Ладони сами тянутся к его щекам. Загибаясь от волнения, я глажу подушечками пальцев скулы, касаюсь непривычной острой щетины, спускаюсь к подбородку.

Всегда знала, что Клим красивый. Еще в нашу первую встречу я почувствовала себя гадким утенком рядом с таким красавцем. Теперь понимаю, что он не просто красив — он совершенство. Идеальный результат селекции матушки-природы. Итог, ради которого она свела эгоистичную женщину-кукушку и мужчину, от которого не осталось даже имени.

— Нет, родная. — Клим кладет свои ладони поверх моих. — Сегодня я был кое у кого и теперь точно знаю, что идиот... Слепец, который умудрился пропустить самое главное.

Глава 37

Он еще не сказал, что же смог выяснить, но я уже догадываюсь. Мой секрет. То, что я не смогла доверить даже лучшему другу.

От осознания становится страшно. И в прошлом пугала реакция Клима — не с его темпераментом сдерживаться и сочувствовать. Он скорее создан, чтобы разрушать и уничтожать. А сейчас, спустя много месяцев, страх превращается в нечто совершенно другое.

Я словно стою в грязном белье посреди площади. Вроде бы и не виновата, не просила себя насиловать. Как могла, упрашивала Пекарского остановиться. И все равно... задыхаюсь от стыда.

— Николай отдал мне медицинское заключение. Не то, которое ты передала адвокату. Настоящее. — Клим достает из внутреннего кармана пиджака какие-то сложенные вчетверо бумаги и кладет их рядом с собой.

— Я не знала, что он раздобыл себе экземпляр.

Столько времени прошло, а из этого заключения не забылось ни строчки. Мой приговор. Дополнительное доказательство того, что все не приснилось. Написанная сухим казенным языком страховка от любой попытки забыться.

— А еще Николай подсказал, в какой колонии содержится сейчас этот урод. Оказалось, твой бывший охранник следил за всеми его перемещениями.

К моему удивлению, голос Клима звучит спокойно, в нем не слышно никакой злости. Это очень странно. Не похоже на Хаванского.

— Прошу... Не нужно туда ехать. Это ничего не изменит.

Стоять ровно становится тяжело. От новостей кружится голова, а ноги совсем не держат.

— Поздно, Диана.

Будто почувствовав, что со мной происходит, Клим тянет к себе. Сажает на колени и заставляет прижать голову к его груди.

— Только не говори, что ты уже... — Закрываю рот рукой.

— Два часа назад. Его адвокату понадобилось срочно встретиться со своим клиентом. Я сопровождал.

— Адвок-кату? — От нервов начинается икота.

Я прекрасно понимаю, что за этим скрывается. Есть люди,