Черное сердце - Геннадий Геннадьевич Сорокин

убежденно сказал Клементьев. – Он понял, что вместо игры поедет на нары, и смылся, прихватив только самое необходимое.

– Нас предали! – прохрипел Матвеев. – Все было подготовлено просто безупречно.

Он повернулся ко мне. В его глазах бушевали ненависть и злость. Казалось, еще секунда, и он вцепится мне в горло. Я напрягся, приготовился к схватке.

Клементьев со всей силы грохнул кулаком по столу и завопил:

– Ты на Андрюху не смотри, как солдат на вошь! Он знал, где и когда будет игра, но не знал, кто скрывается под кличкой Хозяин и где он живет. – Без перехода Геннадий Александрович успокоился и ровным голосом продолжил: – Он ничего не знал. Если ты, конечно, лишнего не сболтнул.

Матвеев тут же пришел в себя. От ярости и ненависти в его глазах не осталось и следа. Я откинулся на спинку стула и откровенно кайфанул. Снятие надуманных, но опасных обвинений сродни глотку водки с тяжелого похмелья. Приятная теплая волна приводит в чувство, разум на время проясняется. Мне вдруг захотелось спеть песенку Дуремара из последней серии фильма «Золотой ключик». Дуремар, пританцовывая, идет по лесу и весело напевает: «А главное, а главное, что я тут ни при чем!»

– Я Лаптеву только про сущность игры рассказал, – донесся до меня голос Матвеева. – Про Грачеву он сам знает.

Я тут же вынырнул из сказочного леса и приготовился к борьбе. Снятие первоначальных обвинений еще не означает полную реабилитацию.

– Что он знает про Грачеву? – спросил Клементьев. – Что она – агент? Что еще про нее ты рассказал?

– Ничего! – поклялся Матвеев. – Андрей, подтверди! Ничего я про нее больше не говорил.

– Геннадий Александрович, – вступил я. – Не надо большого ума, чтобы понять, что Грачева – проститутка, участвующая в игре в качестве призовой девушки. Она наверняка знала, как найти и предупредить Хозяина. Но между мной и Грачевой был кратковременный контакт обратного порядка. Это я получил от нее сведения о месте и времени игры, а не она от меня.

– Исключено! – сказал, как отрезал, Матвеев. – Я полностью доверяю Грачевой. Она предать не могла. Вся операция завертелась с ее подачи, так зачем же ей сейчас идти на попятную? Утечка информации произошла где-то в другом месте.

– Ага! – согласно кивнул головой Клементьев. – Мы с Вьюгиным Хозяина предупредили. Так, что ли? Или генерал ему позвонил, сообщил, что в среду его арестуют? Ты думай, когда обвинениями разбрасываешься.

Дверь распахнулась, вошел Вьюгин. Мрачный, как прокурор, забывший в троллейбусе обвинительную речь в суде.

– Мать его, вы что, раньше не могли меня поднять, что ли? – вместо приветствия бросил он. – Почему я о провале узнаю последним?

– Существует слабая, просто микроскопическая надежда, что он вернется, – в качестве оправдания сказал Клементьев.

– Гена, ты сам-то понимаешь, что говоришь? Вернется он, и что дальше? У нас все обвинение на соплях держалось. Что ты ему сейчас предъявишь? Мошенничество? Нет. Игра шла не на деньги, значит, признаков хищения не имела. Организацию притона для занятий проституцией? Тоже нет! С девушками рассчитывались не клиенты, а сам Хозяин. Это не проституция, это что-то вроде поощрения развратного поведения, а за это наказания нет. Оставался только карточный притон. Статья 226 УК РСФСР. Ты ее читал? Я читал. Чтобы посадить человека по этой статье, надо иметь показания игроков, а сейчас где ты их возьмешь? Игроков знал только Хозяин, а он, даже если вернется, обзванивать никого не будет.

– Это все понятно, – устало возразил Клементьев. – Провал операции проанализируем позже. Сейчас-то что делать будем?

Вьюгин сел, снял жиганскую кепочку. Зимнюю шапку он не носил. Зачем, если все твое передвижение по улице заключается в коротком броске от служебного автомобиля до крыльца райотдела или областного УВД? В кепке, надвинутой на лоб, Вьюгин был похож на повзрослевшего хулигана 1950-х годов. Этакого голубятника с папироской в зубах и выкидным ножом в кармане.

– Экипаж наружного наблюдения составит рапорт сегодня. Начальник службы наружного наблюдения докладывает о проделанной работе генералу в 8.00. О бегстве Хозяина сегодня он сообщить не успеет. Если мы не пойдем каяться в областное УВД, то у нас есть время до завтрашнего утра. Что будем делать?

Я промолчал. Вопрос был явно обращен не ко мне.

– Я предлагаю пойти напролом, – сказал Клементьев. – Терять нам нечего. Давайте проведем у Хозяина обыск, поищем подпольную документацию. Если он внезапно вернется, то возьмем его в оборот. Попробуем нахрапом сведения выбить.

– Для обыска нужна санкция прокурора, – робко напомнил Матвеев. – У нас даже уголовное дело не возбуждено. Как будем обыск проводить?

– Как всегда. В тесном взаимодействии со следственными органами.

– Я пошел к себе, – поднялся Вьюгин. – Если будут новости, докладывайте немедленно, не ждите, когда рак на горе свистнет.

– Идите, работайте! – отпустил нас Клементьев.

В коридоре Матвеев сказал:

– Андрюха, прости! У меня фазы не так переключились, вот я на тебя и подумал.

– Да ладно! – махнул я рукой. – Проехали.

Вьюгин вызвал к себе начальника следственного отдела, дал указания. Тот немедленно направил в следственный изолятор следователя Семенова, ведущего большое дело о многоэпизодных групповых кражах. Из камеры тот вызвал вора Васю, того самого, что некогда мирно спал в обворованной квартире. Семенов вполголоса обрисовал Васе ситуацию, выложил на стол пачку папирос. Вор обернулся на открытую дверь, убедился, что никто не подслушивает, и тихо сказал:

– Дашь на дашь! Я подпишу протокол, с вас – две пачки «Астры» и свидание с сестрой.

– Сигареты – завтра, свидание – в следующий понедельник, – принял условия следователь.

Семенов быстро составил протокол допроса обвиняемого, дал подписать вору. Из протокола следовало, что Вася и другие квартирные воры сбывали краденые вещи хозяевам дома номер три по улице Пролетарской, а также малознакомой женщине на улице Таврическая. Ни Семенов, ни вор не знали, что квартиру на улице Таврическая снимал Хозяин притона для азартных игр.

Вернувшись в отдел, Семенов вынес постановления о производстве обысков по указанным адресам. В тот же день прокурор санкционировал обыски с целью отыскания и изъятия похищенного имущества. Не доверять следователю у прокурора не было никаких оснований.

После обеда Вьюгин, не объясняя причин, объявил аврал для уголовного розыска. С момента получения приказа личная жизнь инспекторов ОУР отменялась, часть сотрудников переводилась на казарменное положение.

Поздно вечером в отдел доставили таксиста, подвозившего Хозяина. Словоохотливый водитель пояснил, что заказ получил от диспетчера таксопарка. По пути клиент передумал ехать в Кировский район города и велел доставить его в район железнодорожного вокзала города Новосибирска. Водитель потребовал оплатить поездку в оба конца. Пассажир, не задумываясь, достал пачку денег и отсчитал несколько червонцев. Доставив странного пассажира до места, таксист до обеда ждал у вокзала клиентов в попутном направлении, никого не дождался и поехал в таксопарк сдавать смену.

– Упустили! – ознакомившись с показаниями таксиста, сказал Вьюгин. – С железнодорожного вокзала он мог уехать куда угодно. Поезда там идут один за другим.

– Мог и в аэропорт махнуть, – добавил Клементьев. – Мог на автовокзал уехать. Новосибирск – крупнейший транспортный узел. Искать в нем человека – все равно что иголку в стоге сена.

Наступили сутки томительного ожидания. В 20.00, в среду, Вьюгин вызвал Клементьева и начальника уголовного розыска.

– Ждать больше нечего! – объявил начальник РОВД. – Начинайте операцию.

В частном секторе на улице Пролетарской при выходе из дома номер 3 были задержаны помощники Хозяина. Игроки на адресе не появились. В квартире, которую снимал Хозяин, был кавардак: вещи разбросаны по полу, в углу – раскрытый чемодан, которым владелец решил не пользоваться, чтобы не вызвать подозрения у группы наружного наблюдения. На кухонном столе оперативники нашли похабный рисунок с не менее похабной подписью, адресованной оперативникам.

– Жаль, сукин сын ускользнул, – повертев рисунок в руках, сказал