Черное сердце - Геннадий Геннадьевич Сорокин

Придя в норму, я вернулся в отдел, доложил Клементьеву о встрече. Он молча выслушал, занес адрес в блокнот для секретных записей, спрятал блокнот в сейф, кивком разрешил идти. Я остался на месте.

– В чем дело? – недовольно спросил Геннадий Александрович.

– Игра, о которой сообщал агент, это игра в карты?

– Предположим, да.

– Агента зовут Марина Грачева, ей 20 лет. В прошлом году она окончила пищевой техникум, по распределению пришла работать на хлебокомбинат. Перевелась на другую работу еще до моего прихода. Дальше продолжать?

– Не пойму, куда ты клонишь? Встретил знакомую девушку, что с того?

– Я чувствую себя человеком, попавшим в темную комнату и пытающимся на ощупь определить, кто передо мной: голова дракона из папье-маше или живой дракон. Единственное, что я хочу знать, – в чем заключается игра?

– Грачева узнала тебя?

– Мы незнакомы. Она, возможно, встречала меня около заводской столовой или в общежитии, но не запомнила.

– Эта игра очень важна для нас…

– …Геннадий Александрович, – дерзко перебил я, – если вы мне доверяете, то выслушаете меня. Если нет – я пошел. Задание о встрече я выполнил, с кем встречался – забыл. Если вы дадите мне пять минут, то посмотрите на эту игру с другой стороны.

Что мы имеем? Убит иностранный студент. Врагов у него было полно, но ни у кого из них не было веской причины навсегда избавиться от Пуантье. Единственный человек, который бы не раздумывая ликвидировал его, – это Шутова Ирина. Она ближайшая подруга Грачевой. Возможно, это совпадение. Шутова с ее ненавистью – отдельно, Грачева с карточной игрой – отдельно. Едем дальше. Пуантье, изнасиловавший Шутову, – заядлый картежник, чуть ли не профессионал. Если игра, о которой сообщила Грачева, ведется на деньги, то у Пуантье они были. Ему бы долларов и франков хватило даже в американском казино сыграть. Потратился бы, проигрался, папочка из Браззавиля еще бы подбросил. Адам Моро, бывший любовник Вероники Гуляновой, тоже картежник. Он из скромной семьи, но денег на игру мог бы занять. Не знаю, хватило бы у Шутовой смелости ткнуть Пуантье «электрическим хлыстом» в спину или нет, а вот у Вероники бы точно хватило. Забавный получается клубок. Пуантье-игрок и Пуантье-труп. Вокруг него, живого и мертвого, одни и те же лица. Это не может быть простым совпадением, в этом что-то есть.

Клементьев задумался. Как профессионал, он понял, что от моих доводов просто так отмахнуться нельзя. Несколько совпадений не могут быть случайностью. Вернее, могут, но с очень маленькой долей вероятности. В неведомую мне операцию под названием «Игра» я добавил нитей, и получился растрепанный клубок, моток пряжи, который так или иначе надо привести в порядок. Лучше всего – распутать. Если часть клубка оставить в запутанном виде, то неизвестно, к каким последствиям это приведет. Вдруг выяснится, что к убийству Пуантье имеют отношения участники игры, например, загадочный Хозяин?

– У клубка две нити, – догадавшись, о чем думает Клементьев, сказал я. – Пусть Матвеев тянет за свою, а я потяну с другой стороны. Но мне надо знать, в чем суть клубка, в чем заключается игра и почему она так важна для нас.

– План операции известен руководству УВД. Если мы провалим его реализацию, то будем очень бледно выглядеть. Если провал операции будет связан с участием в ней неподготовленных лиц, то с меня с живого шкуру спустят.

– Это я-то неподготовленный сотрудник? – по-настоящему обиделся я. – А кто подготовленный? Матвеев? Пускай он разрабатывает игроков. Я же в его дела не лезу. Я просто хочу узнать суть игры и понять, имеет она непосредственное отношение к убийству или нет.

Клементьев был мудрым и осторожным человеком. Поняв, что надо действовать, он принял единственно верное решение:

– Поезжай к Матвееву. Скажешь, я велел ввести тебя в курс дела. В подробности пусть не вдается, конкретных имен и фамилий не называет. Но учти! Если провал операции будет по твоей вине, то я отделаюсь неполным служебным соответствием, а тебя от оперативной работы отстранят навсегда. Придется продолжить службу в дежурной части самого захудалого медвытрезвителя. Клеймо неудачника легко получить, избавиться от него сложнее.

В этот день я к Матвееву не поехал. Денег у меня с собой не было, а проведывать больного товарища с пустыми руками как-то не принято. Я сообщил Клементьеву, что встречусь с Матвеевым на следующий день, и поехал в общежитие. Не успел я войти в комнату, как пришел Полысаев.

– Андрей, я не борец за справедливость, я вообще не борец, но за Пашу заступиться хочу. Тимоха рассказал мне о вашем разговоре, и ты мог его неправильно понять. Паша не гомик, он нормальный парень, просто некрасивый и застенчивый.

– Я же не говорил, что он извращенец. Паша мог стать жертвой насилия.

– Не стал бы его Пуантье насиловать, а остальные и подавно! Пуантье, скорее всего, врал, что насиловал пленных в Анголе. Я что-то не замечал, чтобы он на мужчин смотрел как на объект сексуального влечения. Изнасиловать, чтобы показать свою звериную силу и мощь, он бы, наверное, смог, да вот Паша на роль сильного противника не подходит. К тому же у них были нормальные отношения.

– В смысле? – насторожился я. – Я пока о Жан-Пьере ни одного хорошего слова не слышал. По всем рассказам он монстр, чудовище.

– Даже у чудовищ бывают друзья, – устало возразил Полысаев. – Паша, конечно, не был другом Пуантье, даже приятелем не был, но он был практически единственным из учащихся, кто поддерживал с ним отношения. Если на улице мороз, то Пуантье мог его в магазин послать за сигаретами. Пачку хороших сигарет для себя, пачку «Астры» – для гонца. Паша из бедной семьи, в одном пиджаке два года ходил, пока рукава на локтях не залоснились так, что пиджак выбросить пришлось. Жан-Пьер за мелкие услуги ему иногда денег на карманные расходы подкидывал, но это было по-дружески, без всяких намеков.

– Паша еще учится? – уточнил я. – Как он воспринял гибель Пуантье?

– Говорят, был испуган.

– Чем?

– Представь: ты общаешься с человеком, поддерживаешь с ним отношения, а он взял да умер без видимых причин. Паша слабохарактерный, близко к сердцу трагическое известие принял.

– Леня, африканцы пили возбуждающий настой из корней?

– Почему пили? До сих пор, наверное, пьют. Они называют его «ту-кава». Пьют в открытую, ни от кого не таясь, но редко. Банка с ту-кавой у Моро в комнате на подоконнике одно время стояла. Комендантша спросила: «Что это?» Адам ответил: «Африканский чайный гриб. Помогает восстановить силы после пребывания на холоде». Пуантье, насколько мне известно, только перед соревнованиями треть стакана пропускал, чтобы взбодриться и усталости не знать.

– Как я слышал, ту-каву настаивают на водке. После нее будет запах спиртного. Как в таком состоянии, с запахом свежей водки, игрока до соревнований допускали?

– Во-первых, Пуантье был на голову выше всех, так что в лицо он никому перегаром не дышал. Во-вторых, он же иностранец, кто ему слово поперек скажет? Отстранят от соревнований – он тут же скажет, что это расистские выходки. Кто с ним связываться будет? Кому эти проблемы нужны?

– Корень ту-кавы из Африки привозили? Надолго его хватало?

– Растение, корень которого используют для настойки, называется не ту-кава, а как-то по-другому. Самуэль называл, но я не запомнил. Ту-каву делают так: в трехлитровую банку заливают пол-литра водки, добавляют кипятка доверху, бросают корень и несколько горошин черного перца. Настаивают в тепле около месяца. Пьют граммов по сто, не больше. Человек после ту-кавы не пьянеет, глаза не блестят, просто у него появляется неугасаемая энергия, всплеск сил. Говорят, что женьшень имеет такой же эффект, но про него я не знаю и врать не буду, а ту-каву как-то раз сам пробовал. Самуэль угостил для прикола. Я после этого зелья сутки уснуть не мог. Всю ночь по общежитию бродил, не знал, чем заняться. На другой день, вечером, вырубился и проспал до утра как убитый. Больше я этого зелья не пробовал. Не для европейца этот стимулятор.

После ухода Полысаева я