Тайная Миссия - Уильям Хорвуд

— Уверен, как только может быть уверен крот, — ответил Уид.

Из осторожности он всегда предпочитал не говорить ни «да», ни «нет» и давать уклончивые ответы. Однако в данном случае он был искренне убежден, что Триффан никакой не писец.

— Во-первых, он слишком молод, — уточнил Уид, — а во-вторых, у него не было ни времени, ни возможности быть посвященным. Нет, кроме Босвелла, не осталось в живых ни одного летописца, а Босвелл теперь в нашей власти.

Хенбейн прошла чуть вперед и увидела оставленные Триффаном письмена.

— Выходит, Босвелл тоже побывал здесь. Видите надпись? — проговорила Хенбейн.

Наклонившись, она стала водить лапой по строчкам, вчитываясь в каждое слово. Уид пристально следил за ней: всю свою жизнь он отдал служению Хенбейн; читать ее мысли и влиять на их ход — в этом он не знал себе равных.

— Что тут сказано? Что это — какое-нибудь проклятие? — спросил он.

— Ничего подобного. Пора бы тебе знать, что летописцы не употребляют проклятий. Призрачные надежды, пустой бред — ничего более.

И она рассмеялась тем смехом, который уже доводилось слышать Триффану. Рекин с мрачным удовольствием подхватил ее смех, и этот смех зловеще раскатился по округе, подобный отзвуку ночной тьмы, столь же мертвенно-прекрасный, как сама ночь. Уид с улыбкой следил за каждым движением Хенбейн. Грузный, с глубокими резкими морщинами Рекин первым перестал смеяться и обратил свой взгляд к Аффингтонской Долине.

— Ну, что скажешь, Рекин? — спросила Хенбейн.

— Скажу: будь проклят этот Триффан! Мы все равно отыщем этого данктонца вместе с его хлипким дружком. Возмездие настигнет их, воля Слова восторжествует! Я уже разослал повсюду гонцов с их приметами. Если мы не схватим их здесь, то их все равно опознают, когда они сунутся куда-либо еще. Мне не по душе, когда в наших владениях безнаказанно появляются чужаки и уходят невредимыми.

— Хорошо сказано, Рекин. Твоя преданность делу радует меня. Но что делать с Босвеллом? Ночь прошла, а пытки, похоже, на него не действуют?

— Я считаю, нужно уничтожить его немедленно. Пока он в нашей власти, следует избавиться от него раз и навсегда. Живой он всегда будет внушать какие-то надежды камнепоклонникам, мертвого же все забудут.

— А ты, мой верный Уид? — смягчив голос, произнесла Хенбейн, оборачиваясь к своему советнику. — Что скажешь ты?

— Скажу, что Босвеллу следует сохранить жизнь, — не медля отозвался тот. — Обратим его в свою веру, проведем через Покаяние. Тогда, если я хоть что-то смыслю в том, какое значение Белому Кроту придают южане, их способность к сопротивлению будет сломлена навсегда.

— Ошибаешься, Уид! — раздраженно закричал Рекин. — Живой Босвелл всегда будет представлять угрозу; мертвый же...

— Мертвый он станет для них мучеником, — не допускающим возражений тоном отозвался Уид. — Вы, военные, склонны все упрощать; вы все видите в двух цветах: черном или белом, либо жизни, либо смерти. Однако пусть все решает Глашатай Слова.

Довольная, Хенбейн милостиво поглядела на него: она любила власть. Не меньше власти она любила лесть и с наслаждением купалась в ее лучах. В то же время Хенбейн мгновенно впадала в сокрушительную ярость, когда встречала противодействие. Уид улыбнулся в ответ, любуясь ею. Мрачная красота Хенбейн давно сделалась легендой. Хотя мех вокруг ее глаз чуть-чуть поредел, она все еще казалась совсем молодой, словно даже теперь, в зрелые годы, став сильной и величественной, она сохранила в себе частицу беззаботного существа, которое, пусть на краткий миг, познало радость света.

Однако сейчас возле нее были только эти двое — Рекин и Уид, все помыслы которых были связаны с темными силами. Да и сам мех Хенбейн отливал странным светом, похожим на свет, исходящий от туч после ливня, когда солнце тщетно пытается пробиться сквозь их толщу. Она повернулась — и темнота окружила ее, словно вот-вот должна была разразиться гроза.

Однако преданному Уйду Хенбейн сейчас представлялась вполне безобидной. Чуть приподнявшись на задних лапах, Хенбейн оглядела склоны Аффингтонской Долины. Придя к выводу, что беглецам наверняка удалось скрыться, она сказала:

— Думаю, мы вскоре изловим этого Триффана. Ему некуда податься. Он будет для нас хорошей добычей; через него нам, возможно, удастся быстрее добиться от Босвелла покаяния, и тогда Слово восторжествует повсюду. А теперь, — сказала она, резко меняя тон, — прошу помолчать! Я желаю писать о Слове.

Уид с улыбкой отошел в сторону. Рекин почтительно замер.

Какое-то время Хенбейн в упор смотрела на Камень. Ее взгляд и сама ее поза говорили о том, что она не испытывает ни малейшего страха. Затем Хенбейн резко рассмеялась и одним ударом мощных когтей перечеркнула все написанное Триффаном. С внезапно вспыхнувшей яростью, с налитыми кровью глазами она снова и снова зачеркивала надпись, пока от нее не осталось и следа.

После этого она еще раз с вызовом взглянула на Камень и принялась писать сама:

Где бы ни стоял Камень — выше его Слово,

Как бы ни был силен Камень — сильнее его Слово,

Камень — пустой сон, Слово — последняя истина.

Слово — это «есть»,

Камень — это «было».

И потом добавила последнюю строку:

Так написала Хенбейн.

— И да будет благословенно Слово! — воскликнула она.

— Да будет благословенно! — поспешно повторили оба ее спутника.

Однако Рекина все это явно раздражало. Да, он был фанатично предан Слову, однако Слову, воплощенному в действие, а не в ритуалы. В этих придуманных Хенбейн ритуалах было нечто дикое, необузданное и ничего общего не имело с теми молитвами, которые он привычно повторял на рассвете и на закате дня. А все эти повешения за нос, стоны, плач, дикие крики, окровавленные когти?! Неуправляемо, не по-деловому, не по-военному! Можно было бы спокойно обойтись и без этих крайностей. Уид же придерживался иного мнения. Сейчас он наблюдал за Хенбейн, как делал это уже многие годы, и заново поражался сокрушительной силе ее энергии, которая увлекла грайков на юг и привела к почти полному уничтожению когда-то господствовавшей повсюду веры в Камень. Из Семи Систем пока оставались нетронутыми всего две. Одна — Шибод, которой вояки вроде Рекина не придавали особого значения, решив сначала покончить с более обширными поселениями, а другая — Данктон, хорошо известная своими древними традициями. Ходили слухи, будто там обитают те, кто более всего предан Камню, избранные Камнем для восстановления и спасения веры. Хенбейн решила оставить ее