Резиденция. Тайная жизнь Белого дома - Кейт Андерсен Брауэр

Однажды поздним вечером столяр Айзек Эйвери работал в мастерских, как вдруг помещение погрузилось в полную темноту. «Какого черта, кто это свет выключил?» – заорал Эйвери. Последовала пауза, а затем из коридора раздался бас: «Я выключил». Эйвери включил свет и вышел в коридор. Там он увидел президента в сопровождении двух агентов Секретной службы. «Я не сообразил, что вы, парни, допоздна работаете», – сказал смягчившийся от осознания своей ошибки Джонсон. «Я заканчивал рамки для фото, которые вы прислали», – ошарашенно сказал Эйвери.

Другой невезучий работник столярных мастерских прилаживал веревочные выключатели к лампам дневного света, когда Джонсон уличил его в работе при включенном свете в разгар дня.

«Ох и крепко же ему досталось», – говорит Билл Клайбер, поеживаясь от одного воспоминания.

Клайбер говорит, что обслуживающий персонал стал носить с собой карманные фонарики, чтобы вдруг не очутиться в кромешной темноте.

Одно из требований Джонсона оказалось явным перебором. В целях безопасности все лестницы постоянно освещались, но президент решил, что на это уходит слишком много электричества.

– Отключите всю подсветку ступенек, – велел Клайберу Джонсон.

– Господин президент, отключать подсветку ступенек нельзя. Это большое здание, в нем восемь этажей [включая два антресольных этажа – прим. ред.], а не три, как всем кажется. А ступеньки мраморные, и можно, не дай бог, поскользнуться и разбиться.

– Уверены в этом? – Джонсону очень хотелось отключить постоянную подсветку.

– Да, сэр, полностью уверен.

– Ладно, подсветку ступенек оставляем, – с редкой для себя уступчивостью сказал Джонсон. Тем не менее время от времени он заходил в подвальную мастерскую Клайбера с вопросом: «Подсветка ступенек все еще продолжается?»

По-настощему возражать Джонсону могла только Зефир Райт – кухарка семьи, которую Джонсоны привезли с собой из Техаса (даже дворецкому Престону Брюсу приходилось осторожничать в общении с президентом). То, что она может «резать ему в лицо правду-матку», стало понятно задолго до того, как Джонсон стал президентом.

Однажды вечером Джонсон вернулся домой в половине двенадцатого и попросил ужин. Это было необычно позднее время даже по джонсоновским меркам, позднее настолько, что Райт ушла к себе вниз и легла спать. Когда Джонсон вызвал ее подавать ужин, она спросонья забыла перед уходом погасить свет в своей комнате. Заметив это, Джонсон пригрозил, что вычтет стоимость электричества из ее жалованья.

Она возмутилась: «Да, так и сделайте! Я всю жизнь платила за электричество сама, и никто мне не указывал, гасить свет или нет. А если бы вы вовремя домой приходили, то вам не пришлось бы напрягаться по поводу света – я бы его и не включала».

Это сработало: «Разумеется, после он мне таких вещей уже не говорил».

* * *

Линдон Джонсон был не единственным жильцом Белого дома, испытывавшим нервную систему персонала на прочность. Ронн Пэйн вспоминает, как Нэнси Рейган вызвала его в Западную гостиную, где она сидела у огромного полукруглого окна.

– Ронн, свет, – сказала она и театральным жестом показала на потолок. – Он не горит.

Пэйн работал флористом, а не электриком. Он огляделся и увидел на стене выключатель.

«Я подумал: вот выключатель. Что делать – включить свет и выставить ее полной дурой или сказать: «Сейчас вызову электрика»?»

Он решил сделать первое и включил все освещение в комнате. Первая леди посмотрела на него взглядом королевы и без тени смущения произнесла: «Благодарю».

«Она была жутко избалованной особой, – кривит лицо Пэйн. – Если ей что-то было нужно, то еще вчера, и если ты пытался убедить ее отказаться от белых фрезий в пользу белых антирринумов, поскольку белых фрезий днем с огнем не сыщешь, она говорила: «Найдите способ решить проблему». И они находили: чтобы угодить первой леди, цветы срочно привозили самолетами из Европы.

При этом Пэйн, как и шеф-кондитер Менье, говорит, что ему нравилась прямота, с которой миссис Рейган выражала свои пожелания. И если делалось именно так, как ей хотелось, она бывала счастлива.

«Помню, как однажды услыхала, как она вызывает к себе личную горничную. Таким тоном, что у меня душа в пятки ушла. Никогда бы не хотела попасться ей под горячую руку», – говорит флористка Уэнди Элзассер.

Клетус Кларк, обычно работавший с семи тридцати утра до четырех пополудни, вспоминает, каким изматывающим стал его график, когда Нэнси Рейган решила провести ремонт на втором и третьем этажах.

«Она вообще не хотела, чтобы я домой уходил! Мы и так работаем по десять часов в сутки без выходных, а тут я ее встречаю в восемь вечера, и она мне: «А вы куда это собрались?», а я ей: «Мне домой пора». По его словам, дело дошло до того, что, если она была в Западной гостиной, он уходил домой через восточную часть здания, чтобы не попасться ей на глаза. «Домой же надо было попасть. Работа без выходных – работа на износ».

Некоторые личные причуды Нэнси Рейган вполне могли конкурировать со странностями Линдона Джонсона. Она не выносила длинных волос у женщин и требовала от прислуги указывать на предметах ее гардероба дату покупки и дату последнего использования.

У нее было несколько коллекций, которые она с гордостью выставила на всеобщее обозрение в Белом доме. В их числе был набор из двадцати пяти расписанных вручную фарфоровых шкатулок, которые должны были быть расставлены в строго определенном порядке. Кроме них, у Нэнси Рейган была коллекция фарфоровых пасхальных яиц и коллекция тарелочек. («У них было полно всяких штучек – убираться же им не приходилось», – саркастически замечает Кристин Лимерик.) Рейган замечала, если любой из этих предметов сдвигался после уборки хоть на дюйм. Подобным же образом она следила за порядком, в котором на комоде в ванной комнате были расставлены дорогие духи и фото в серебряных рамочках, – нарушать его уборкой было категорически нельзя.

Старательно избегающая дурно отзываться о своих бывших боссах, Лимерик делает исключение для «очень сложной» Нэнси Рейган. Она хорошо помнит, из-за чего ей в конечном итоге пришлось покинуть Белый дом на пять лет. «В начале работы их администрации разбились несколько предметов – что-то разбили горничные, что-то Секретная служба, а что-то – операционный отдел». Вину за это миссис Рейган возложила на Лимерик. «Она просто поедом меня ела. В прямом смысле».

Она отчитывала Лимерик с такой злобой и так долго, что главный швейцар Рекс Скаутен решил вмешаться. Он поднялся на второй этаж, сказал Лимерик «можете идти, Крис» и добровольно занял ее место в качестве объекта словесной порки. (Позднее он сказал Лимерик, почему решил ее спасти: «Ты наслушалась достаточно».) Тогда первая леди обрушила свой гнев на Скаутена, которого обожала настолько, что назвала своего спаниеля Рексом в его честь. Она даже отзывалась о Скаутене как о втором по значению мужчине в своей жизни. Но всего этого оказалось недостаточно, чтобы избавить его от злобной тирады.