Дикарь и лебедь - Элла Филдс

сказала она тогда – так сурово, будто попросив об этом, запятнала собственную душу.

Я раскрыл ножницы и сделал надрез на животе у этого засранца.

Как она трепетала от моих прикосновений, как содрогалась, когда сладостно-мучительная истома становилась все ближе.

Я сомкнул ножницы и отсек кончик его соска.

Исступление. Опал – подо мной, практически голая, грудь вздымается, лицо раскраснелось и покрылось испариной, осоловелый взгляд. Когда ее настигла самая восхитительная агония, она закатила глаза.

Кровь хлынула, заливая рукоятку ножниц и мою руку, но крики его были все равно что белый шум, и я пырнул его снова – промеж ребер.

Когда напряжение достигло апогея и наслаждение затопило ее, она вся затряслась, а я излился ей на живот.

Еще один удар – на сей раз в живот. Лезвия ножниц раскрылись прямо у него в брюхе.

– Дейд. – Ее голос зазвучал у меня в ушах. Такой нежный, такой сладкий. Как спелый летний плод, обретший душу.

И, будь я проклят, на вкус она еще слаще. Изумительна настолько, что мне хотелось поглотить…

– Дейд. – На сей раз это прозвучало почти как окрик, и что-то коснулось моего локтя.

Я резко отскочил, выдернув ножницы из принцева живота, и кровь фонтаном выплеснулась прямо под ноги Опал.

Жабеныш заорал – истошно и протяжно, но я едва его слышал.

Взгляд Опал скользнул на изувеченного принца. На того, кто покусился на ее девственность. Пытался украсть то, что принадлежит мне. Хотел использовать ее ради собственной выгоды, жениться на ней, обесчестить и унизить…

Я оглянулся и бросил:

– Я еще вернусь, дорогой мой принц.

А затем отвесил ему такую оплеуху, что Брон потерял сознание.

– Солнышко, – процедил я сквозь зубы, испытывая одновременно ярость и экстаз оттого, что она была так близко. Чем я и воспользовался – бережно взяв под руку Опал, повел ее к выходу из темницы.

Она все оглядывалась через плечо, и по неуверенной походке было ясно, что ей трудно уйти от увиденного.

– Где ты его отыскал?

Я взмахнул рукой, и в темном коридоре зажглись рожки – огонь заплясал, вскидываясь к потолку с лепниной в виде виноградной лозы.

– Это не важно. Как тебя сюда занесло? – Когда мы дошли до зачарованного коридора, я остановился. В ее глазах поблескивали отсветы пламени.

– Я… – Она закусила губу и шумно выдохнула. – В общем, я искала тебя. – Ее щеки зарделись, когда Опал добавила: – Тебя нигде не было, поэтому я пошла на твой запах.

Я хмуро посмотрел на нее и вряд ли поверил бы в это, не будь ее голос, лицо и золотые глаза проникнуты раздражающей стыдливостью, которой она была так склонна предаваться.

– Ты говорил, что покажешь мне город, – продолжала Опал, теребя юбки платья из кружева и атласа сливочного цвета. – Как-нибудь вечером, и я ждала, но… – Ее носик сморщился, и мне ужасно захотелось наклониться и ущипнуть его, поцеловать, а затем проделать то же самое с ее порочными губами. – Ты его убьешь?

Судя по тому, как метался ее взгляд, я уже понял, что лебедь просто так этого не оставит. Она желала знать все. И я мог бы ей рассказать.

А мог бы повести себя как негодяй, которым она меня считала, и, воспользовавшись интересом Опал к вечерней прогулке, улучить часок-другой, чтобы насладиться ее сочным ртом.

Я отшвырнул ножницы, которые почему-то все еще были при мне. Те звякнули, приземлившись на пол.

– Ладно. Пошли.

Если она думает, что я не понял, что у нее на уме, то она так же безумно наивна, как и красива.

А я – полный дурак, раз спускаю ей такое с рук.

20

Опал

– Что именно ты хочешь увидеть?

Король согласился на прогулку неохотно, с явным раздражением, потому что я помешала ему пытать принца. Дейд велел мне подождать наверху – карету к тому моменту уже подали к крыльцу Цитадели, – а сам ушел в кухню помыть руки. Но с задачей этой справился неважно – то ли слишком торопился, то ли кровь уже не отмывалась с его кожи.

Ему никогда не отмыться от зверств, которые он творит.

Сев в темно-синюю, как ночное небо, карету, я повернулась к Дейду. Он невидящим взглядом смотрел в круглое окошко – за ним мелькали живые изгороди, фонтан, ивы, растущие вдоль дороги, по которой мы двинулись в путь.

Для меня все вокруг было внове, для него – нет. Я скучала по возможности принимать нечто подобное как само собой разумеющееся – как это бывало дома. Скучала по родным стенам, по дорогим сердцу вещицам – по всему тому, о чем начинаешь тосковать, только когда тебя этого лишают.

– Хочу к портным, – наконец призналась я. – Мне очень нравится здешняя мода, удобные платья и ночные сорочки, ткани. Я хочу познакомиться с кем-нибудь из тех, кто все это шьет.

На самом деле – по крайней мере, отчасти – мне хотелось проверить, действительно ли этим занимаются рабы – золотые фейри, похищенные из моего королевства.

– Чтобы потом самой создавать похожие вещи? – спросил Дейд, и прежде чем я успела дать утвердительный ответ, с презрительной ухмылкой добавил: – Когда вернешься домой?

И посмотрел на меня – и его синие глаза принадлежали совсем не тому, кто накануне подловил меня возле наших покоев, не тому, кто прикасался ко мне с напористым и нежным трепетом, от которого я вся пылала и таяла.

В его глазах проглядывал хищник, который будет жить в нем всегда.

Монстр, обрекший на смерть и погубивший сотни существ, виновный в гибели тысяч – включая моего отца.

Я не дала ему совершить еще одно убийство – отвлекла от Брона. Пусть принц и омерзителен, я не могу допустить, чтобы он умер в той кошмарной темнице. Последствия такого исхода были бы сокрушительными, к тому же Брон еще мог сослужить мне службу – передать важное послание.

Поэтому я выманила волка из берлоги и вместо пойманной им жертвы предложила на обед себя саму – что, очевидно, было глупо и зря.

Очень зря.

Я сглотнула комок, вставший в горле, надеясь, что Дейд все-таки прекратит пялиться в окно. Я хотела, чтобы все было иначе. Чтобы он не был тем, кто он есть, чтобы не творил все эти ужасы и чтобы я могла забраться к нему на колени и прогнать эту зимнюю стужу из его глаз.

– Полагаю, мы оба понимаем, что я никогда не вернусь домой. – А вот это, похоже, сработало. Король моргнул, прищурился, насупив густые брови. Я продолжила: – Поэтому я хотела бы проводить время за занятиями, которые приносят мне радость.

Ложь легко и естественно слетала с моих губ. Настолько, что я невольно задалась вопросом – не потому ли, что в этих словах заключено гораздо больше правды, чем мне казалось до того, как я выпустила их на свободу.

Будь на его месте другой мужчина, будь это другое время, другая жизнь, ничто не принесло бы мне больше радости, чем любимые занятия. Починка одежды, сочинение ароматов, прогулки по незнакомым местам, садоводство.

Но все это было пустой тратой времени и проявлением эгоизма. Мне пришлось заплатить высокую цену, чтобы это осознать. Мой народ гибнет и будет гибнуть дальше.

Дейд шумно выдохнул, ноздри его слегка раздулись.

– Ты хотела бы проводить свои дни, занимаясь тем, что любишь? Чинить вещи и садовничать? – Улыбка тронула его губы, и он добавил: – Но, говорят, ты и так много времени проводишь в садах?

Я склонила голову вбок, выглянула в окно.

– «Много» – это сколько, мой король?

– Кажется, у меня сейчас ширинка лопнет.

Я кашлянула и перевела взгляд с вечерних огней, что начали загораться вдали, на самодовольно ухмыляющегося короля.

– Повтори что сказала.

Я нахмурилась:

– Нет.

– Да, – промурлыкал он.

– У тебя всегда… – Я поморщилась, раздраженная тем, что не знаю приличного слова, и обошлась другим: – встает, когда кто-то называет тебя королем?

– Встает? – переспросил Дейд и, вскинув брови, восторженно сверкнул глазами. Рассмеялся и потянулся ко мне, провел пальцем по спинке моего носа. – Только когда так меня зовет моя половинка.

Я щелкнула зубами рядом с его пальцем и улыбнулась:

– Ты мне, может быть, и половинка, но не король.

– Ну наконец-то признала. Тогда зачем ты так меня назвала? – осведомился он бархатным голосом.

– Это была подколка, – холодно заявила я. –