Дикарь и лебедь - Элла Филдс

Не выпуская моей руки, он подошел к барной стойке, сложенной из деревянных бочек. Все вокруг уставились на нас. Дейд проигнорировал и взгляды, и приветствия и, облокотившись на стойку, что-то сказал седовласому кабатчику – остроконечные уши того были увешаны серьгами, а темно-синие глаза казались едва ли не фиолетовыми.

Я стояла позади него – в тусклом сиянии масляной лампы светлые волосы Дейда выглядели блеклыми, темно-песочными, – и рассматривала его широкую спину в черной тунике.

Та, в которой он был сегодня, сидела на нем в обтяг, хотя, вероятно, не потому, что приходилась не по размеру, но потому что он слишком хорошо ее собой заполнял. Мышцы двигались, бугрились и растягивались, когда он указывал на что-то на темных полках позади кабатчика. Перекрестив ноги в кожаных сапогах, Дейд оперся всем своим весом на старую доску, что лежала поверх бочек и когда-то, похоже, была частью корабельной палубы.

Окинув взглядом почти пустую таверну, я высвободилась из его хватки и заметила страх на лицах одиноких пожилых посетителей, которые допивали свое пиво с притворно невозмутимым видом. От группки женщин исходил скорее интерес, чем страх – или даже желание, – от тех, что хихикали, пытаясь набраться смелости и подойти к королю.

При мысли о том, как непринужденно Дейд общался с Оливианой, меня захлестнуло жаркой волной раздражения. Я осознала, что оно отразилось на моем лице, только когда женщины, с сожалением улыбнувшись, отошли, а Дейд развернулся ко мне с графином и двумя стаканами в руках.

– Присядем?

Я кисло посмотрела на него, а он, осклабившись, покачал головой и указал в сторону лестницы, что начиналась сразу за стойкой. Мы поднялись и обнаружили наверху несколько маленьких столиков у треугольного окна высотой в стену, из которого открывался вид на темную улицу. Окно было заляпано жиром и одни звезды знают чем еще, но я все равно могла различить ряды огоньков расстилающегося за ним города Вордана.

Дейд ногой выдвинул для меня стул, и я села, а он обогнул столик и опустился на стул с нехарактерной для мужчины его роста и телосложения грацией. Стул даже не скрипнул.

Король разлил нам по стаканам напиток – судя по запаху, ванильное ледяное вино.

– Ты спугнула их, – заявил он. Я смущенно подняла на него взгляд, но он смотрел в свой стакан. На его губах играла улыбка. – Тех женщин. – Дейд заткнул графин хрустальной пробкой, поднес стакан к губам и посмотрел на меня. – Ты дала им понять, что мы связаны, сделала так, чтобы они это и почуяли, и увидели.

По хребту пробежал холодок.

– Ничего подобного я не делала.

Дейд почти закатил глаза, сделал глоток и, откинувшись на спинку стула, забросил ногу на ногу.

– Я, может, и поверил бы тебе, не будь у меня собственного носа, солнышко. – Пристально глядя мне в глаза, он заявил: – Я тоже это почуял.

Уж не знаю, почему этого не почуяла я – разве только это было невозможно, когда источником безмолвной угрозы являлась я сама.

Дейд поставил на стол наполовину пустой стакан.

– Полагаю, что это визит к Оливиане так завел тебя, распалил. – Он ухмыльнулся – на щеках проступили ямочки. – Ничего страшного. Мне даже понравилось.

Я хохотнула, сделала два больших глотка и чуть не застонала.

– Вот ведь, – выдохнула я и, опустив стакан, посмотрела на остаток вина. – Это восхитительно.

– Я подозревал, что тебе понравится.

– Ты, кстати, можешь спать с кем хочешь, – ни с того ни с сего брякнула я. Мне не хотелось, чтобы он понял, насколько сильно это меня тревожит. – Большинство королей так и делает.

Дейд помрачнел, крепко стиснул стакан.

– Ты смеешь оскорблять меня?

– Чем это я тебя оскорбила?

– Хочешь честный ответ? – спросил он, и я кивнула. – Своим предположением, будто я захочу переспать с кем-то еще, особенно когда мы оба знаем, что…

Дейд не закончил фразу, и я ощутила соблазн произнести вслух то, о чем он умолчал, дабы присутствующие узнали, что их король – вовсе не похотливое животное, которым его считает большинство.

Разумеется, я этого не сделала. Женщина помудрее и полукавее уже давно позаботилась бы о том, чтобы эта новость разлетелась по королевству.

Принцесса поумнее уже давно пронзила бы его сердце железным ножом и покончила с этим безумием.

– Почему? – наконец задала я вопрос, который так меня терзал.

Я все еще сомневалась, стоит ли ему верить. То, как он трогал, целовал, томил меня, оттягивая момент наслаждения, намекало, что верить не стоит. Однако рассудок говорил об обратном. Таков инстинкт – желание настолько дикое, что наша взаимная неопытность в вопросах вожделения и плотской любви не имеет значения. Совсем.

Прекрасно зная, о чем я, Дейд помучил меня еще немного: хитро сверкнул глазами, изобразил, будто задумался над моим вопросом. Заметив мое нетерпение, он закусил губу, затем утомленно выдохнул.

– Это отвлекает, лебедь. – Он сглотнул, опустил взгляд на мои губы. – Теперь я понимаю это лучше, чем когда-либо.

Когда я услышала это скупое признание, что-то забурлило у меня в груди – кровь, наверное. Я отвлекаю его от дел, однако вот он, сидит передо мной – всемогущий король, который идет у меня на поводу…

Я кашлянула и робко спросила:

– То есть ты хочешь сказать, что отвергаешь всех желающих?

– Желающих? – переспросил он с усмешкой в голосе. – Большинство даже подойти ко мне боится, а тех, что отваживаются, полагаю, интересует лишь мой… – он поморщился, – набор титулов.

– А-а, – выдохнула я, слегка расслабившись. – Ладно.

Дейд все смотрел на меня, пристально и с тенью недовольства.

Я закусила губу, чтобы рот не расползся в улыбке.

– Если ты ждешь извинений, то ждать тебе придется вечность.

Он прыснул, допил вино и с размаху поставил стакан на столик. Затем подался вперед и, глядя на меня в упор, тихо сказал:

– Если я чего и жду, то того поцелуя.

Я выгнула бровь:

– Тогда, может, сбегаешь за ним к Оливиане? Тут недалеко.

– Я не бегаю к Оливиане. – Дейд нахмурился и откинулся на спинку стула, изучая меня. Он обвел взглядом мою фигуру, и я отвернулась. – Наша дружба и правда тебя тревожит, – заметил он.

Я смотрела в окно, на косяк птиц, что летели под луной. Все во мне гудело от желания присоединиться к ним.

– Так это, по-твоему, называется.

Дейд помолчал, затем хмыкнул:

– Она весьма хороша собой и ругается так, как не умеет ни один из моих воинов.

Ладони сами сжались в кулаки. Я спрятала их под стол.

– Какая прелесть.

– Она просто прелесть, да, – задумчиво произнес он. – Хотя зря она волосы подстригла. Раньше было куда лучше. Видишь ли, когда она опускалась на колени передо мной и расстегивала мне брюки, ни один из тех завитков не мешал…

– Замолчи, – прошипела я и резко встала, с грохотом отодвинув стул.

Дейд взглянул на меня исподлобья – поза у него была расслабленная, он лениво потирал щетину на подбородке.

– Что-то не так, лебедь моя?

– Ты, – разъяренно прошептала я. – Ты – вот что не так. Терпеть тебя не могу. Отвези меня домой.

Он широко улыбнулся:

– Домой?

Я зарычала, а король расхохотался и поднял руки:

– Разумеется, ваше величество. Прошу.

Сцепив зубы, я зашагала вниз, изо всех сил стараясь не топать. Во мне кипел, рвался наружу гнев. Не обращая внимания на тех немногих посетителей, которым хватило смелости остаться в заведении, я торопливо вышла на улицу.

– Несносное животное, – процедила я и влезла в карету, прежде чем он успел дать волю рукам.

– Животное? – уточнил Дейд, забравшись внутрь следом, и чуть не придавил меня своим гигантским телом, протискиваясь к своей стороне сиденья. – А я-то думал, что у вас, у золотых, с фантазией получше.

– Мог бы через другую дверь зайти, – проворчала я, пытаясь выдернуть из-под его задницы юбки, на которые он уселся. Поняв, что скорее ткань порвется, чем я преуспею, я сдалась и уставилась в окно, моля ночной воздух охладить мои мысли, прежде чем я сделаю какую-нибудь глупость – например, отвешу пощечину красивому и самодовольному королю волков.

– Но так ведь веселее?

Я проглотила сотню цветистых ругательств. Досада на короля-варвара и на саму себя мешала мне наслаждаться живописными видами Вордана. Ревность и стыд буквально застили глаза.

Дикарь рассмеялся – так внезапно и громко, что у меня перехватило дыхание.

– Все, прекрати уже.

Я гневно воззрилась на него – и взвизгнула, когда он вдруг пересадил меня