В бездне времен. Игра на опережение - Алексей Рюриков

– Понятых еще, – сварливо напомнил сыщикам Ежевский.

– Не извольте беспокоиться, – немедленно откликнулся один из клерков, – процедуру знаем-с! Вот-с, я – первый, контролер зала сейфов – второй, Никон Порфирьевич, – тут он показал на вице-директора, – представитель банка. Желаете фамилии перед вскрытием записать?

– Всенепременно, – согласился Петр Николаевич, немедленно набросал протокол, после чего, ублаготворенный обходительным подходом, попросил: – Никон Порфирьевич, не распорядитесь о вскрытии?

* * *

Аккуратно достав из сейфа пакет из плотной, коричневого колера бумаги, Ежевский старательно обработал конверт каким-то порошком, потом, этаким ласковым на вид движением, наложил на видимые только ему отпечатки особливую бумагу, посмотрел ее на свет и от удовольствия даже хрюкнул.

– Я, конечно, не специалист, – возгласил он, – но на мой непросвещенный взгляд, пальчики на итальянские смахивают. Да-с!

Упаковав лист с отпечатками, он точным движением вскрыл пакет, пробежал глазами извлеченные оттуда документы и заулыбался:

– Вот они, платежки-то! Теперь господину Коттоне трудненько отвертеться будет. Жаль только, что… гм, еще одну фигурантку оберегают.

* * *

Петр Николаевич ошибался. Защищать Брасову в Зимнем дворце не собирались, и в это самое время разговор там шел как раз об этом.

– Papá, – спокойно сказал Дмитрий Павлович, – я полагаю, мы можем назвать предателя. Вернее, предательницу.

Император поднял бровь в вопросительном жесте.

– Брасова.

– Жена Михаила? Но… что она может знать?

– Все, что знал Михаил. И оказывать действенную помощь британскому разведчику. Кроме того, по материалам Охранного Департамента, она замешана в распространении фальшивых фунтов.

– Есть доказательства?

– По фальшивомонетчеству Охранный Департамент вместе с полицией все потребные доказательства предоставил, даже смогли от немцев подтверждение получить. Вот, я подготовил папочку. Взглянешь?

– Посмотрю. – Потрясенный император взял новенькую картонную папку с реквизитами Охранного Департамента, полистал, отложил в сторону и уточнил: – А по измене?

– Пока только информация. Брасова – любовница Локкарта. Это начальник русского отдела в Intelligence Service, служил раньше в России вторым секретарем посольства. Связь их тянется с тех времен, она уже тогда помогала ему в шпионаже. Доказательства слабые, только показания Рейли. Мы их проверили, насколько смогли, по всей вероятности, он не врет. И возникла такая мысль – предложить Локкарту лично проинспектировать готовность «Академии» к перевороту. Естественно, нелегально. Думаю, он должен на это пойти, путч англичане ждут давно, даже излагали мнение, что у нас присутствует «досадная нерешительность». Вот и пусть приедет, подтолкнет.

– Что нам это даст?

– Локкарт уедет из Британии и пропадет. Перейдет на нелегальное положение. В России мы его возьмем, допросим, потом… – сделав секундную паузу, Дмитрий жестко закончил: – Потом он исчезнет. Это будет лучшим решением, Брасова его, так сказать, приватный агент, в Intelligence Service о ней не знают. Таким образом, мы получим доказательства и в то же время ликвидируем источник возможной утечки.

– Действуйте.

«В ходе разыскных действий установлено, что графиня Брасова Н.С. в 1920 году вступила в интимную связь с занимавшим на то время пост второго секретаря посольства Великобритании Локкартом Робертом Гамильтоном Брюсом, являющимся сотрудником британской разведки».

Михаил читал справку отрывками, перескакивая глазами по строчкам. Мозг отказывался верить написанному:

«…оказывала содействие Локкарту в знакомстве с людьми, интересующими разведывательную службу Великобритании, способствуя тем самым получению шпионской информации о…

…В 1927 году, Локкарт и Брасова, при посредничестве бывшего агента британской разведки Рейли, вступили в преступный сговор с гражданином Германии Блашке, занимающимся подделкой денежных купюр – фунтов стерлингов Великобритании, распределив роли следующим образом: Блашке, через Рейли, передает Локкарту и Барсовой фальшивые купюры, которые вышеуказанные лица реализуют, расплачиваясь ими за сделанные покупки, после чего расплачиваются с Блашке из расчета пятьдесят пенсов за фальшивый фунт. Реализуя свой преступный умысел, Брасова в период…»

– Наташенька… – прошептал он. Обернулся к Николаю и выкрикнул: – Этого не может быть!

– Это есть! – резким, как выстрел, голосом ответил брат. – Собранные доказательства достаточны для предъявления обвинения. Полностью достаточны! Твоя…

Он осекся, перевел дыхание и, подумав, продолжил:

– Ты понимаешь, что это значит? Она предала не только тебя. Она предала страну, династию – всех! Она соучастница шпионажа, убийства, фальшивомонетчества! А ты, – теперь император не сдерживал эмоций, – ты ее покрывал.

– Я не знал! – заявил Михаил. И тут же невпопад продолжил: – А она не могла! Это все ваши интриги. Вы всегда ненавидели Натали! Ты, твоя жена – вы не понимаете! Ты женился второй раз только ради наследника! Тебя не понять…

Вот это он сказал зря. Подобные высказывания будили в Николае страшные воспоминания о смерти первых жены и сына. Когда он слышал что-то подобное, перед глазами вставала отчетливая картина их похорон. И реагировать он привык безжалостно.

– Молчать! – тихим, но непререкаемым голосом прервал он Михаила. – Ты едешь в Ташкент. Навсегда, без права выезда. Брасова дает требуемые показания офицерам Дворцовой полиции, после чего, – тут он задумался и спросил уже другим, обеспокоенным тоном: – Ты хочешь, чтобы она ехала с тобой?

– Я хочу с ней поговорить! – Великий князь смотрел на императора волком.

«Эк смотрит, – невольно подумал Николай. – Из-за своей потаскухи готов мне глотку порвать. Я, что ли, виноват?»

А вслух ответил:

– Хорошо. Я устрою тебе свидание.

Новости поразили даже циничных профессионалов сыска.

– Какого черта! Она что, с ума сошла? – ярился в кабинете Сиволапов. – Ну зачем? Ведь двадцать лет прожили, ребенок растет! Зачем?

– А что было-то? – тяжело вздохнув, спросил Ежевский.

– На свидании с Михаилом, – вздохнул Николай Степанович, – Брасова ему открыто высказала: мол, ты мне жизнь испортил, и вообще моя ошибка. А я, мол, Локкарта люблю, и плевать мне на все остальное. Великий князь молча повернулся, вышел и уехал домой. Там написал записку его величеству. Четыре слова: «Брат, ты был прав». И застрелился… Ладно, с немцами-то как?