Блокада в моей судьбе - Борис Тарасов

С той памятной весны прошло пятьдесят лет. Однажды мне сообщили, что мама серьезно болеет и я постарался побыстрее приехать в Серпухов.

Провели углубленное медицинское обследование.

Услышали неутешительный диагноз: жить ей оставалось не больше двух месяцев.

Я был, естественно, подавлен. Вечером, сидя за столом, я спросил ее:

– Мама! Всю жизнь мы прошли вместе, помогая друг другу, чем могли. Но нет ли у тебя каких-либо обид на меня, чего-то такого, что отягощает твою душу?

Мама внимательно посмотрела на меня и ответила:

– Нет, Боря, никаких обид на тебя у меня нет, будь спокоен. Ты помнишь, как мы сидели с тобой в Ленинграде, в солнечный мартовский день, радуясь тому, что выжили в эту жуткую блокадную зиму? Я помню эти минуты всю свою жизнь. Ведь мы спаслись тогда лишь благодаря взаимной выручке и взаимопомощи. Это задало нам курс на всю последующую жизнь. Так что – никаких обид, наоборот, я готова снова повторить тебе мои слова благодарности.

Самое интересное – ведь никогда ранее, вплоть до этого горького дня, предшествовавшего концу жизненного пути мамы, мы с ней не вспоминали о наших рыданиях весенним днем 1942 года.

И в этом, несомненно, был какой-то скрытый смысл.

В марте 1942 года произошло одно очень приятное для нашей семьи событие. Однажды пришел отец и сказал:

– Боря! Пойдем с тобой получать посылку!

Оказывается, ему выделили на семью какую-то продовольственную посылку, которую нам предстояло получить. Я быстро собрался, и мы пошли. Пока шли, мое воображение разыгралось. Мне представлялись соблазнительные картины поглощения разных вкусных продуктов. Наконец, мы пришли в какое-то подвальное помещение, где выдавались эти самые посылки. Мы встали в очередь, большинство которой составляли военные.

Наконец, очередь дошла до нас. Получаем посылку. Это оказался довольно вместительный ящичек из фанеры, обшитый белой тканью. Мне очень хотелось самому его нести, но ввиду довольно приличной тяжести пришлось уступить это отцу. По пути я измучил его вопросами по поводу содержания посылки. Поскольку мы уже успели рассмотреть, что посылка отправлена из Узбекистана, то мы сразу стали рисовать в своем воображении прекрасные южные лакомства. И здесь мы, как говорится, попали в точку.

Дома нас с нетерпением ждало все семейство. Увидев посылку, мои братья жадно бросились к ней, стали ее гладить, разглядывать, просить быстрее ее открыть. Они еще были маленькие, в школу не ходили, читать не умели, и поэтому требовали меня прочитать, что написано на ящике.

Я старательно читал надписи, объяснял им, что посылка направлена из южной страны Узбекистан для детей блокадного Ленинграда.

Наконец, настал торжественный момент открытия посылки. Первым делом сверху обнаружили письмо, адресованное ленинградцам. Мне поручили его громко прочитать, что я с удовольствием сделал.

Послание было очень трогательным. В нем ярко, по-южному цветисто, выражалось восхищение мужеством ленинградцев, не склонившихся перед фашистами. Далее говорилось: посылаем все лучшее, что имеем, детям этого великого города, пусть наши подарки помогут им восстановить здоровье и силы. Было еще много других сердечных пожеланий. В письме было много подписей.

Затем приступили к главному – извлечению содержимого посылки. Сразу скажу, что мы не обманулись в своих ожиданиях. До сих пор стоит в глазах эта умилительная картина: мама в центре событий, у посылки, мы все сидим кругом, жадно разглядывая очередную вкуснятину, которую она достает из ящичка.

Правда у меня опять нагрузка – на моих коленях сидит сестренка Лариса, которую я непрерывно качаю, чтобы ослабить ее стремление к плачу. Немножко в сторонке сидит отец. По выражению его лица заметно, что ему доставляет удовольствие видеть нашу радость.

Сначала мы увидели нечто, что нас озадачило – длинные белые полосы. Мы не имели понятия, что же это такое. Отец пояснил, что это – сушеная дыня, и сказал, что она очень вкусная. Потом достали какие-то узкие, сероватого цвета, явно сушеные, полоски. Оказалось – вяленое мясо, вероятно, баранина. В другом пакете был сыр. Потом пошли невероятно соблазнительные вещи – изюм, курага, чернослив, еще какие-то сушеные фрукты и большая банка виноградного варенья. Мама сказала, что даст каждому отведать понемногу всего.

Первым делом мама отрезала всем по кусочку сушеной дыни. Дыня вызвала бурю восторга. Даже сестрице, а ей шел шестой месяц, дали кусочек, после чего она сразу прекратила свои хныканья и начала с интересом сосать южный фрукт.

Потом начали пробовать все остальное, и всё неизменно вызывало наш восторг. После фруктов особенно запомнились своим необычным вкусом сушеное мясо и овечий сыр.

Одним словом, в этот день на нашей улице, как говорится, состоялся настоящий праздник.

Но праздник быстро кончился. Мама собрала продукты опять в ящик и сообщила, что будет выдавать нам понемногу каждый день. Но не смогла удержаться, и вечером этого же дня мы съели всю банку виноградного варенья – каждый получил по блюдцу этого замечательного, пахучего, сладчайшего продукта.

Мы так радовались в тот день, не подозревая, что подобных наслаждений у нас больше не будет долгие годы.

Благодаря этой посылке, последующие дни марта были для нас окрашены радостью от наслаждения вкусными продуктами.

Мама, как и обещала, вечером давала каждому по маленькому кусочку дыни, мяса или сыра, курагу или другой сушеный фрукт.

И хотя это блаженство длилось недолго, но запомнилось на многие последующие годы.

Мне за свою жизнь пришлось много встречаться с узбеками. И всегда в таких случаях я не упускал возможности выразить всему узбекскому народу признательность за бескорыстную душевную помощь ленинградцам, которая оставила благодарную память в наших сердцах.

О «Невском пятачке» я впервые услышал от отца в апреле 1942 года, еще до отъезда в эвакуацию. Как-то он пришел к нам. Принес газету и посоветовал маме прочитать нам какой-то материал. Потом, сидя на стуле, сказал, обращаясь к нам:

– Да, ребята, вы должны знать, что в эти дни на «Невском пятачке» множество солдат терпят страшные лишения, страдания, гибнут для того, чтобы спасти Ленинград и его жителей.

После этих слов он замолчал. Я начал просить его рассказать нам подробнее о «Невском пятачке». Но он не стал распространяться на эту тему, сказав: «Вы обо всем узнаете в свое время».

С самого начала история «Невского пятачка» была окружена какой-то пеленой таинственности. Лишь после войны стали известны невероятные цифры потерь, которые понесли здесь наши войска. Возможно, поэтому вокруг него возникло множество домыслов и измышлений. Сегодня славная история «Невского пятачка» достоверно известна и достойна того, чтобы о ней вспомнить. Этот плацдарм на берегу Невы – одна из самых героических и одновременно самых трагических страниц обороны Ленинграда.