Ричард Длинные Руки - барон - Гай Юлий Орловский

Он смотрел обалдело, и хотя насчет «извените» я добавил уже так просто, насточертели малограмотные, но Смит суть кое-как уловил, призадумался, даже ухитрился собрать на лбу кожу в настоящую морщинку.

Едва опушка осталась за спиной, мне почудилось, что темнеет пугающе быстро и странно. Солнце все так же на небе, вот блистает сквозь редкие ветви, все чисто, ни тучки, но свет померк, словно при частичном затмении, на землю упал тягостный полумрак, воздух застыл.

Копыта стучали по сухой твердой почве. Тесные группы деревьев остались позади, впереди только заросли низкого кустарника – ветви болезненные, узловатые, под ними черная трава зловещего вида с зазубренными листьями.

Сэр Смит вскрикнул, рука в булатной рукавице взлетела к небу. Я тут же ухватился за рукоять молота, затем схватил лук и наложил стрелу. По небу несутся в нашу сторону, быстро увеличиваясь в размерах, громадные птицы. Слишком громадные. Я даже не услышал, что всполошенно прокричали за спиной, торопливо прицелился в ближайшую и выпустил стрелу.

На этот раз я сумел послать три стрелы до того, как первая ударила в мишень. Птица лишь вздрогнула, для четвертой стрелы успел сделать поправку, острие пронзило голову, попав в глаз. Не знаю: заметили мои люди или нет, что стрела слегка вильнула, остальные стрелы тоже с силой били в головы. Эти птицы сложили крылья и понеслись к земле, в то время как первая, пораженная в грудь, еще долго кувыркалась, пытаясь лететь, о землю ударилась позже всех, но и там прыгала и пыталась освободиться от стрелы, ухватилась крепким клювом за оперение.

К ней подлетел на испуганно храпящем коне сэр Смит, холодно блеснул меч, на землю упала голова размером с собачью, но все-таки птичья, хотя вместо перьев – шерсть. Конь попятился, птица и без головы продолжала биться, от взмахов сильных крыльев поднялся ветер.

– Не взяли! – прокричал сэр Смит торжествующе.

Он задрал голову и грозил кулаком в небо. Оставшиеся две птицы злобно каркали, затем поднялись выше, сделали полукруг и с криком, полным разочарования, понеслись обратно.

– Мутанты? – спросил я. Поправился: – Исчадия ада?

К моему удивлению, сэр Смит покачал головой.

– Судя по карте Кадфаэля, они здесь живут испокон веков. Счастье, что далеко не летают.

– Задницы тяжелые, – предположил я.

– Да, это точно. Таким летать тяжело, а еще и добычу надо нести в гнездо.

– Ну, – сказал я, – если это не исчадия, то я уже не знаю, что здесь за исчадия.

Поднял голову, дивясь и тревожась слабому солнечному свету. Вроде бы и небо чистое, но впечатление такое, что Земля вдруг очутилась на орбите Марса, а то и Юпитера.

Но помимо того, что все сумрачнее, растет тяжесть на плечах, я пошевелил ими, тяжесть остается, значит, она во мне. Земля словно понижается к болоту, но, странное дело, травы нет, а размокшая глинистая земля впереди покрыта темной водой, затхлой, пугающе темной. Только там пучками торчит осклизлая трава, грубая и мясистая. Сама вода кажется разлитым по земле маслом, его еще называют земляным маслом: тяжелая, черная, с запахом гнили.

– Нехорошие земли, – произнес сэр Смит дрогнувшим голосом.

– Чьи? – спросил я.

– Ничьи, – поспешно ответил он. – Кому они нужны?.. Никто их не желает иметь под своей рукой в своих владениях.

– А я бы взял, – сообщил я. – В таких болотах всегда богатейшие залежи железной руды. Причем, заметь, всегда отменного качества.

Он перекрестился.

– От таких земель неприятностей больше! А ну как вылезет что-то из болота и пожрет добывальщиков руды? А то и того хуже – пожрет или снова утопит в болоте саму руду?

Я вздохнул.

– Ты прав. К тому же, пока на земле не наплодится под семь миллиардов, кому эти болота нужны?

Он не понял, но переспрашивать не стал, мало ли чем мне забивали голову в северных королевствах. И то диво, что я все-таки остался рыцарем, а не стал церковником, хотя временами рассуждаю, как престарелый поп.

Граф Эбергард, исхудавший за последние двое суток больше, чем за всю жизнь, выдохнул с таким великим облегчением, что грива его коня едва не облетела, как пух с созревшего одуванчика. Мы увидели две высокие дозорные башни, затем слева от дороги начали вырастать черепичные крыши домов.

Замок сам по себе мал, неприметен, но тут же на перекрестке четырех дорог расположился и небольшой городок, прилепившийся к этому замку. Мы сразу же заметили огромный постоялый двор, главную достопримечательность городка: здесь пересекаются основные дороги, так что городок может существовать целиком за счет проезжающих.

Хозяин гостиницы разводил руками и готов был выпрыгнуть из кожи, но, увы, места нашлись только для меня, обоих графов и сэра Смита, остальным пришлось разместиться на конюшне и в соседних домах, где охотно сдают внаем комнаты и лавки. Я предложил было свою комнатку леди Ингрид и сэру Брайану, но они с таким испугом отказались, что я тут же снял вопрос и больше к нему не возвращался.

Рыцари сразу же бросились искать барышников: такое обилие заводных коней выводит из себя графа Эбергарда и серьезно сказывается на боеспособности отряда. Только мы с братом Кадфаэлем мирно устроились в трапезном зале и неспешно смаковали хорошие блюда и тонкое вино, что есть кровь Христова.

Хозяин, чуя богатых клиентов, тащил к нам на стол все, что было на кухне и в подвалах. Брат Кадфаэль было запротестовал робко, но я сурово напомнил о наших обетах быть стойкими перед подобными соблазнами, а какая это стойкость, если просто соблюдать пост? Пост – это для простых душ, а мы, брат Кадфаэль, допущены до более сложных тайн, нам больше дано, но больше и спрашивается. Потому мы должны спокойно поглощать все эти роскошнейшие яства, запивать вином и не поддаваться ни чревоугодию, ни алкоголизму.

Брат Кадфаэль, ошеломленный моими железобетонными доводами, пил и ел, снова пил, так как я не забывал подливать в его кубок, приговаривая:

– Красное вино полезно для здоровья. А здоровье нужно, чтобы пить что-нить покрепче… Увы, сколько хлеба не жуй, а пить все равно хочется.

Брат Кадфаэль взмолился:

– Но за что мы пьем?

Я сказал нравоучительно:

– От нечего делать пьют только недалекие люди. Умный всегда найдет причину. Ты прав, пьянка без тоста теряет свое воспитательное значение, а мы, церковь, тянем человека из тьмы к свету вот уже сколько веков… и, брат Кадфаэль, мы все-таки вытянули его из такой… из такого, что ты даже не представляешь! Это я, как жидомасон более высоких посвящений, открываю тебе тщательно скрываемую, но радостную тайну.

Он смотрел жадно, только с опаской глянул на свой кубок:

– А мой настоятель говорил, что пить надо меньше…

– Люди, – сказал я наставительно, – которые думают, что «пить надо больше», и те, которые думают: «пить надо меньше», сходятся в одном: пить – надо. Однажды один из великих отцов церкви сказал, что нельзя дважды войти в одну реку, но можно дважды наступить на одни грабли. Это он к тому, что нельзя разом отучить людей пить, блудить, врать… Ты сам знаешь все семь смертных грехов и остальные четыре тысячи триста помельче. Это все нужно выдавливать из человека постепенно, шаг за шагом. Вот мы сейчас с тобой вроде бы чревоугодничаем, если со стороны, а ведь тот посторонний будет очень даже неправ! Чревоугодничали бы те, у кого выше чрева ничего нет, кто пьет пиво и болеет за футбол… Гм, это я снова заехал в жидомасонские тайны, которые тебе знать пока рано. Словом, мы с тобой, даже находясь в борделе, сможем оставаться чистыми там глубоко внутри, а это самое главное!.. Мы не поддадимся, верно?