Неудобное наследство. Гены, расы и история человечества - Николас Уэйд

Несмотря на вводящий в заблуждение политический ход, аргументация Левонтина стала центральным элементом позиции, что расовые различия слишком незначительны и не заслуживают научного рассмотрения. Такое суждение породило неприятный и сомнительный, пусть и не высказываемый прямо вывод: тот, кто думает иначе, наверняка расист. Тема человеческих рас стала столь опасной, что ее отваживались касаться лишь наиболее смелые и защищенные академической репутацией исследователи.

Со стороны тех, кто стремится вымарать расу из картины человеческого разнообразия, часто слышится утверждение, что между расами нельзя провести четких границ, тем самым считается, будто расы вообще не могут существовать. «Человечество невозможно классифицировать по отдельным географическим категориям с абсолютно четкими границами», — заявляет Американская ассоциация физической антропологии в своем «Положении о расе» [31]. Действительно, расы не являются некими дискретными группами и не имеют четких границ, как уже обсуждалось выше, но это не означает, что они (расы) не существуют. Классификация людей по пяти континентальным расам вполне обоснована и поддержана исследованиями в области геномного группирования. Кроме того, правомерность выделения трех крупнейших рас — африканцев, восточных азиатов и европейцев — подтверждается физической антропологией, а именно типами человеческих черепов и зубных систем.

Еще одна вариация на тему «нет четких границ» звучит так: признаки, которые считаются отличительными для какой–то расы, типа цвета кожи и волос, наследуются, как правило, независимо и проявляются во множестве комбинаций. «Эти факты делают спорными и субъективными любые попытки установить раздел между биологическими популяциями», — утверждает «Положение о расе» Американской антропологической ассоциации [32]. Но, как уже отмечалось, расы определяются комплексами признаков и принадлежность к какой–либо расе не всегда означает обладание всеми характерными для нее признаками. Приведу практический пример того, о чем говорят антропологи: большинство восточных азиатов имеют синодонтные зубы, но не все. У большинства наличествует аллель EDAR‑V370A, но не у всех. Большинство являются носителями аллеля ABCC11, дающего сухую ушную серу, но не все. Тем не менее восточные азиаты — абсолютно правомерная расовая категория, и большинство жителей Восточной Азии можно отнести именно к ней.

Даже если по внешности сразу не очевидно, к какой расе принадлежит человек, как часто бывает у людей смешанного расового происхождения, тем не менее на уровне генома расу выявить можно. При помощи информативных маркеров этнопопуляционного происхождения (AIM), о которых рассказано выше, можно с высокой точностью установить континент происхождения человека. При смешанной расе, как в случае афроамериканцев, каждый участок генома можно приписать родителю африканского или американского происхождения. По крайней мере, на уровне континентальных популяций расы можно различить генетически, и этого достаточно, чтобы утверждать: они существуют.

Пока еще не стало широко распространенной практикой связывать современное социальное и национальное своеобразие нации с ее так называемой «историей», и в особенности с процессом формирования государства, который ей довелось пройти. Многие, по–видимому, придерживаются молчаливого мнения: «То, что происходило в XII, XV или XVIII веках, — это прошлое. Какое отношение оно имеет ко мне?» Однако же в реальности на современные проблемы любой группы важнейшее влияние оказывает ее предыдущая судьба, ее развитие, не имеющее начала.

Норберт Элиас [1]

Китайское общество в корне отличается от европейского, и оба совершенно не похожи на племенное африканское общество. Как три общества могут быть настолько различны, если их члены, при всем расхождении в одежде и цвете кожи, так похожи друг на друга формами поведения, составляющими человеческую натуру? Причина в том, что в трех этих обществах сильно разнятся институты — способы организации поведения, которые структурируют общество, снабжают его всем необходимым для выживания в окружающей среде и дают возможность конкурировать с соседними группами.

Институты китайских, европейских и африканских обществ формировались в основе своей под воздействием соответствующих исторических условий, по мере того как каждое из них сталкивалось с трудностями характерной для них среды. Исторические события, повлиявшие на некоторые институты, описываются ниже. Но прежде надо отметить, что общественные институты, несмотря на то что они наполнены обычаями и традициями, не автономны, напротив, они коренятся в базовых формах социального поведения. Эти формы, описанные в главе 3, лежат в основе существования человека как социального вида. В их число входит инстинкт кооперироваться строго со «своими», подчиняться их правилам и наказывать нарушителей. Это инстинкт справедливости и взаимности, по крайней мере по отношению к членам собственной группы. Люди обладают интуитивной моралью, которая становится источником безотчетного знания о том, насколько хороши или плохи чьи–либо действия. Люди будут биться насмерть, защищая свою группу или нападая на чужаков.

Социальные институты — смесь генетики и традиций. Каждый важный институт опирается на поведение, подверженное влиянию генетики, но то, как проявится это поведение, определяют обычаи и традиции. Человеческие инстинкты взаимности и обмена, вероятно, лежат в значительной степени в основе экономического поведения, но очевидно, что их выражение — от фермерских рынков до синтетических ценных бумаг — связано с культурой. «Врожденные умственные способности людей определяют характер межличностного обмена. Эти генетические свойства обеспечивают рамки для обмена и служат фундаментом для всей структуры человеческого взаимодействия, характеризующей общества на протяжении всей истории», — пишет Дуглас Норт, признанный авторитет и знаток общественных институтов [2]. Он также отмечает, что точный состав смеси генетических предрасположенностей и культуры в общественных институтах еще только предстоит выяснить.

Армия, религия, торговля, право — все это социальные институты, существующие по всему миру. Войны происходят из–за глубоко укоренившегося инстинкта защищать свою семью и группу, а также хищнической мотивации: отбирать чужих женщин или имущество, если для этого достаточно сил. Инстинкт религиозного поведения, обнаруживаемый в каждом обществе, был чрезвычайно важен для сплочения групп у древних народов и продолжает играть ведущую роль в современных обществах, даже при том что другие институты присвоили многие его прежние функции. Торговля, как уже отмечалось, основывается на человеческом инстинкте взаимодействия и обмена. Право коренится в нескольких сложных общественных инстинктах, включая стремление соответствовать принятым стандартам, наказание нарушителей социальных норм и ощущение вины за собственные проступки, порождающее самонаказание и стыд.

Не зная свойств генов, участвующих в социальном поведении, невозможно в настоящее время прояснить роль традиций и генетики в формировании социальных институтов. Но хорошим примером может служить язык. Правила грамматики настолько сложны, что трудно представить, как каждый ребенок выучивает их с нуля. Очевидно, должны быть нейронные механизмы — и те, что создают правила грамматики, и те, что дают детям склонность к выучиванию языка, на котором говорят вокруг. Роль генов здесь — подготовить и запустить эту нейронную обучающую машину. Тогда как традиции и обычаи обеспечивают весь языковой контент в целом.