И оживут слова - Наталья Способина

Альгидрас резко сдернул присохшую повязку – и я вздрогнула от обжигающей боли. Рана выглядела пугающе. Глубоко вздохнув, я отвела взгляд, чтобы не повторить свой давешний подвиг с обмороком. Моему взору тут же предстала тугая повязка на шее Альгидраса. И тут случилось странное. Альгидрас, до этого просто рассматривавший мою рану, вдруг резко склонился. Мне в голову пришла нелепая мысль, что он сейчас поцелует мне руку. Это показалось таким бредом, что я нервно усмехнулась. Моего веселья никто не разделил, а руки тут же коснулось теплое дыхание. И я вдруг поняла, что Альгидрас… нюхает порез.

– Ты думаешь, тоже? Но времени-то прошло, – послышался нервный голос Радима.

Несколько бесконечных секунд стояла тишина.

– Чисто, – наконец произнес Альгидрас, обжигая дыханием мою кожу. – А время порой неважно, – пробормотал он, отступая на шаг.

Я смотрела на него и пыталась осмыслить облегчение, прорвавшееся в коротком слове «чисто». Он все еще сжимал мою руку, и я поймала себя на мысли, что мне хочется прикоснуться к его лбу, чтобы проверить, действительно ли у него жар. Мгновение прошло. Альгидрас выпустил мою ладонь и попытался наложить повязку заново. Действовал он неловко. Гораздо неуверенней, чем когда развязывал. Когда из-под его рукава показался край еще одной повязки, мое сердце екнуло. Подумала, что у него новая рана, но быстро вспомнила, что это после Серого.

– Дай я, – отстранила его Добронега и ловко перевязала мою руку.

Альгидрас отступил в сторону, опираясь ладонью о стол. Радим не сводил с него напряженного взгляда. Злата тоже. Я же просто ничего не понимала.

– Думал, яд? – словно между делом спросила Добронега.

Альгидрас кивнул.

– На стреле? – уточнила я.

Ответного кивка не удостоилась. Видимо, не заслужила. Но обидеться я не успела – очередная мысль вытеснила из головы все глупости:

– А почему ты подумал про яд? Он был на других стрелах?

Радим дернулся, Альгидрас нахмурился, неохотно поворачиваясь ко мне и явно намереваясь соврать. Если яд и был на стрелах, то в первую очередь на той, которой целились в воеводу, чтобы уж наверняка. Меня обдало холодным потом.

– Радим? – мой голос сорвался.

Радим поморщился и вздохнул, покосившись на ахнувшую Злату. Видимо, не только мне пришла в голову эта здравая мысль.

– На той стреле был яд? – судорожно вздохнув, прошептала Злата.

Радимир обнял ее, погладил по волосам.

– Ну будет, – проворчал он. – Чуть царапнуло.

– Плечо все изранено: чуть царапнуло, – всхлипнула Злата.

– Ну, Златка… будет. И без того сегодня есть по ком плакать.

Злата прижала ладони к глазам, а я бросила быстрый взгляд на Добронегу. Та стояла, выпрямившись, глядя на сына. Слез не было. В этот момент я поняла, что вряд ли смогла бы вот так. Это сколько же сил нужно иметь!

– Ну, Златка… Ну, – Радимир крепче прижал жену к себе и виновато посмотрел на мать. – Правду говорю: царапнуло. На Всемилку обернулся. А потом Олег… Ну, вы же его знаете, с ученостью его. За нож схватился да давай за все обиды мстить, – неловко пошутил Радим.

Вид сурового воина, смущенно утешающего жену, впечатался в мое сознание намертво. Я понимала, что должна отвернуться, но просто не могла, жадно впитывая зрелище того, как большая рука Радима скользит по Златиным волосам. И я знала, что волосы Златы сейчас цепляются за старые мозоли и что рука у него горячая.

Добронега шагнула к Альгидрасу, сжала его плечи и притянула к себе.

– Второй раз ты Радимушку спасаешь, – ее голос все-таки сорвался, но она тут же откашлялась, словно устыдившись своего порыва.

Альгидрас от этой фразы словно уменьшился в размерах и неловко пожал плечами. Злата, казалось, только этого и ждала: вывернулась из-под руки Радима и бросилась к Альгидрасу. Добронега отошла в сторону, приобняла меня за плечи, а Златка, крепко обняв Альгидраса, что-то шептала ему на ухо, беспрестанно всхлипывая. Тот что-то бормотал в ответ, неловко проводя ладонью по ее спине.

– Ну будет. Ладно, – проворчал Радим.

Зареванная Златка отстранилась от Альгидраса и вдруг обратилась ко мне:

– Спасибо тебе! Спасибо, что Радимушку окликнула.

Я глубоко вздохнула и попыталась придумать достойный ответ на логичный вопрос, который непременно возникнет.

– Как ты поняла, что не Будимир это? – раздался голос Радимира.

И хоть вопрос и был ожидаемым, готового ответа у меня не было. Я не знала, как объяснить то, что почувствовала на берегу. Поэтому я повторила сказанное дружинникам:

– Я… увидела. Мне показалось, что на палубе был тот… один из тех… Знакомый мне. Я не знаю точно. Я не была уверена. Просто…

Я поняла, что начинаю невнятно бормотать, но ничего не могла с собой поделать. Не могла я уверенно врать под пристальным взглядом Радимира. Не сейчас. Спасла меня Добронега. Отодвинувшись от меня, она повернулась к Альгидрасу, напряженно смотревшему мне в лицо, словно пытавшемуся уличить во лжи:

– Олег… там Улеб тебя дожидается.

Альгидрас резко вскинул голову, чуть поморщился и скользнул ладонью по повязке.

– К Радогостю?

Добронега кивнула. Альгидрас оглянулся на оставленный угол: стружки на ткани, валяющийся на полу резец. Мне показалось, что он тянет время.

– Я приберу, – тут же воскликнула Злата. На что Альгидрасу оставалось только кивнуть и выйти из комнаты.

– Это как же должно быть худо, что Любава согласилась Олега позвать, – ни к кому не обращаясь, пробормотала Злата, осторожно поднимая ткань за края, чтобы не рассыпать стружки.

– Худо, – устало отозвалась Добронега. – Нутро взрезано. Тут уж на любое чудо понадеешься.

– Он и не из такого живым выходил, – упрямо произнес Радим.

Добронега только покачала головой:

– Не нынче.

– А Олег поможет? – негромко произнесла Злата, вглядываясь в лицо Добронеги.

– Разве только чудо случится, – покачала головой та, устало опускаясь на лавку.

Чуда не случилось. Проснувшись утром после ночи глубокого сна, вызванного какими-то отварами, я встретилась с осунувшейся Добронегой.

– Радогостя Перун прибрал, – негромко пояснила она.

Я опустила взгляд, подумав о том, что смерть здесь действительно оказалась настоящей. И оттого, что она проходила вот так, фоном, в словах Добронеги и слезах Златы, она не становилась менее страшной. Наоборот. А еще я внезапно вспомнила, почему мне показалось знакомым это имя. Его не раз и не два упоминал Улеб. Радогость был его единственным сыном.

Весь следующий день в Свири стучали топоры, готовя погребальные костры. Звук тревожно плыл над городом, и мне нестерпимо хотелось заткнуть уши. Казалось, что сегодня даже собаки лают громче обычного, а ветер, наоборот, шумит тише, словно для того, чтобы слышать рвущие душу звуки. Весь день я провела дома. Рука болела, все время хотелось пить, и настроение стремительно приближалось к отметке «ниже среднего».

Пришедший поутру Радим запер Серого в загон, потому что двери в дом Добронеги сегодня не закрывались. Без конца кто-то приходил, уходил. Я предложила свою помощь, и Добронега, бросив на меня быстрый взгляд, велела раскладывать мази по горшочкам. Этим я полдня и занималась. Видимо, раненых было больше, чем я могла себе представить. От тревожного и выматывающего ожидания чего-то плохого я устала настолько, что к вечеру мне уже было все равно, приедет ли когда-нибудь князь, привезет ли он сына, нужно ли за кого-то замуж выходить… Меня накрыла такая апатия, какой я еще ни разу не испытывала.

Единственное, что вызывало интерес: чем закончилось дело с кораблем? Почему квары приплыли на корабле Будимира? Но, само собой, даже если бы я и спросила, ответа вряд ли бы дождалась. Ибо не женское это дело. В тот день я очень четко поняла разницу между мужчинами и женщинами в этом мире. Так, женщины сновали по городу с лекарствами, а мужчины занимались чем-то малопонятным за стенами дружинной избы. Носившиеся туда-сюда дети сообщили о нескольких гонцах, то ли прибывших, то ли уехавших. В общем, у мужчин жизнь шла полным ходом, а я все раскладывала и раскладывала мазь, которая, к слову сказать, вообще не помогала от боли в руке.

На следующее утро я проснулась поздно и с облегчением