Распутье - Егор Серебрянский

– Что? Что происходит?

Я догнала его, но ответ получила лишь минут через пятнадцать. Коша не поехал, а уставился в свой телефон. На вопросы вообще не отвечал, а я уже придумывала любые объяснения. В итоге он поднял мобильник и выставил его перед моим носом.

– Она?

Я вгляделась в изображение, а потом выхватила сотовый, чтобы удостовериться. Не показалось! У меня сердце к горлу подкатило – на фото была моя комната! Вообще без мебели. Перелистнула – кухня, прихожая… В глазах помутнело, потому смысл текста долго не доходил. Какое-то агентство недвижимости выставило мою собственность на продажу. Цена средняя, намного ниже, чем можно было бы реально за нее выручить. Медленно перевела заторможенный взгляд на Кошу.

– Я… не понимаю… У меня паспорт пропадал… Но… я ничего не понимаю!

– А чего тут понимать? – Коша пожал плечами. – Как минимум, вы не разводитесь с мужем через месяц.

– Он… он мог такое сделать?! Но зачем? Чтобы мне некуда было уйти? Но это же преступление!

– Ого, преступление! – отозвался он саркастичным эхом. – Жуть какая. Первое преступление в биографии Ивана Алексеевича, не попал бы он за такое в ад. Знал бы, не привез вас сюда. Терпеть не могу крики. Сейчас в тир?

Я не кричала, у меня вообще дар речи пропал. Это что же происходит? Иван продает мою квартиру без моего ведома? А потом, если я вдруг снова «взбрыкну», сделает сюрприз? С кем же я столько лет жила?..

– Коша, а что же мне теперь делать?

Понимала, что он вообще ни при чем – просто оказался не в курсе, не может же Коша заниматься всеми делами. И что на такой тупой вопрос он точно не обязан отвечать. Но все-таки ответил – видимо, вид у меня сделался настолько жалкий, что впору уже меня спасать, а не бывшего телохранителя:

– Поумнеть. И уж точно не показывать, что вы узнали. Если идут такие меры, то Иван Алексеевич настроен серьезно. А я хорошо знаю, что бывает, когда он настроен серьезно. Уверен, генеральная доверенность оформлена по всем правилам, сейчас вы уже ничего не сделаете, даже если за полчаса соберете всю сицилийскую мафию и армию юристов. Потому успокойтесь и заново полюбите мужа всей душой. Сдается мне, что разводиться вы будете только вперед ногами.

– То есть я… заложница? Какая-то бесправная девка в пятнадцатом веке? А если муж помрет, то меня на костер отправят, чтобы сама по себе не шаталась?!

– Страсти-то какие. В тир?

Я усмехнулась, а потом засмеялась – все громче и истеричнее. Меня как прорвало, шок был такой грандиозный, что он вытрясал организм, вырываясь наружу диким хохотом.

– Елизавета Андреевна, – Коша поймал паузу. – Поедем домой? Вы в своей комнате посмеетесь, поплачете, а я в это время делами займусь. В тир и завтра можем съездить.

– Нет! – я вытирала слезы, накатившие от смеха. – Теперь мы едем в твою квартиру!

– А туда зачем?

– Деньги у тебя спрячу. – Теперь смешная сумма выглядела еще более смешной. – Мне больше некуда их прятать! А заодно посмотрим, не продают ли и твою квартиру, а то мало ли! Это бы нас сроднило!

– Не надейтесь. – Он завел двигатель. – Я-то Ивана Алексеевича своим уходом не пугал.

– А я и не пугала! – я не могла сбавить тон. – Я спокойно предупреждала!

Он вновь подал голос лишь через три квартала:

– Ну кто вам виноват, что вы были для него такой женой, которую он скорее задушит, чем отпустит? Идеальная для него женщина должна быть только с ним.

От этой фразы меня вообще пополам сложило. И правда, кто мне виноват, что старалась быть лучшей женой? Не донимала, не пилила, не требовала, искренне любила. Получилось – поздравь себя, Лизонька!

Квартира Коши отперлась без проблем, да я и не думала, что могло быть иначе. Но подсознательно ждала увидеть здесь Сашу – где-то же он должен «отлеживаться на дне», а другого дна я не знаю. И даже немного расстроилась, что в этом ошиблась. Села сначала на знакомый матрас, закрыла глаза, попыталась утихомирить внутреннюю бурю. Коша не мешал, он вроде бы даже чай пошел заваривать из остатков наших запасов. И не торопил – наверное, и ему было понятно, что я не в себе.

Поднялась на ноги, взяла из его рук единственную кружку и сделала глоток, отставила на подоконник.

– Давай тогда потренируемся! – предложила неожиданно для себя. – Саша меня многому научил – ты будешь потрясен!

Коша окинул меня скептическим взглядом.

– В этой юбке вы вряд ли хоть что-то сможете. Вот если бы не юбка, тогда да, не было бы мне спасения.

Но я ударила кулаком, Коша, разумеется, просто ушел чуть в сторону. Он не хотел ни драться, ни вообще напрягаться – ему-то что? Это не он вдруг понял, что его жизнь уже по факту спущена в унитаз. А я налетала. Он на самом деле и не ожидал очередного приема, мне удалось довольно удачно его перехватить, но на разворот уже не хватило маневренности. И тогда я сделала немыслимое – сократила последнее расстояние и скользнула губами по его подбородку. Коша вмиг перехватил мои руки и уставился, проявив неожиданную заторможенность.

– Вы что делаете? – голос его прозвучал довольно тихо и совсем без эмоций, что не вязалось с выражением лица.

– Злюсь! – объяснила я очевидное. – Мщу!

Он отступил, но запястья мои не выпустил – опасался, что снова брошусь.

– А вы можете злиться не за счет меня, Елизавета Андреевна?

Пыл моментально спал, будто стек по телу в пол. Навалилась усталость – сильная, до болезненной тягучести в мышцах.

– Извини, – прошептала едва слышно, опустив взгляд. – Извини. Но как же бесит… Орать охота, рвать все на свете. А ты, вероятно, остался вообще последним человеком на Земле, который хоть с каплей доброты ко мне относится. Сашу сама вышвырнула, обидела напоследок, но этим спасла. Дома Ваня… Боже, как я вернусь домой? Я теперь что из себя должна изображать? Что меня не бесит?

Он последние вопросы посчитал риторическими, а ответил только на тот, который его самого касался:

– Я не отношусь к вам с добротой. Не знаю, с чего вы это взяли.

Становилось все труднее и труднее, даже ноги начали подкашиваться – как энергия прошла вниз сквозь тело, так ничего за собой не оставила. Мне даже голову поднять было сложно, чтобы в глаза ему посмотреть.

– С того и взяла, что каждому человеку нужна хотя бы капля сострадания. Ты ее не даешь, но остальные дают еще меньше.

– Вы сейчас рыдать начнете?

Я заметила, что его взгляд все-таки меняется – это не сразу улавливаешь, но все же при разном настроении Коша иначе прищуривает глаза. Вот именно сейчас мне казалось, что он говорит не то, о чем думает. Хотя никакой уверенности – да я даже свое состояние с уверенностью описать не могла.

– Разрешаешь? – кое-как усмехнулась.